– Я понимаю, – тихо сказал я. – И вижу теперь, почему ты испытывал такой стыд. И все же у тебя хватило мужества сопротивляться. Немногие люди из твоего мира оказались бы на это способны.

Джонатан посмотрел на меня с надеждой.

– Ты действительно так думаешь? Я ведь целых двадцать лет ему сопротивлялся! Но к тому моменту, когда ты меня нашел, я был уже готов – почти готов – исполнить данное ему обещание.

После этих слов и в моей душе вспыхнула надежда, и я спросил:

– А в какой степени ты был к этому готов? Точнее.

Он вздохнул.

– Я уже получил то, что ему требовалось. Мне – ему! – могли бы это доставить в течение нескольких дней.

– Могли бы доставить? Ты хочешь сказать, что ваша сделка потребовала и еще чьего-то участия? И этот «некто» тоже обо всем знает?

– Да, некто. Точнее, нечто, – признался Джонатан.

Потом он принялся объяснять, и я постепенно начал понимать, что именно здесь произошло и как я мог бы – если мне, конечно, повезет, а также, разумеется, с помощью кое-какого обмана, – использовать это в своих интересах.

– А если бы что-то, скажем, пошло не так, – поинтересовался я, – то была ли у тебя возможность как-то связаться с… этой личностью?

– Да, с помощью одного слова, – сказал Джонатан Гифт и произнес его, это «одно слово», хотя на самом деле это было имя, причем на том языке, которого я не слышал уже много лет – на языке Древней Эпохи, ныне сохранившемся разве что в заклинаниях и фрагментах древних кеннингов [67] .

Я улыбнулся. Имена порой обладают невероятным могуществом. Вещь названная есть вещь прирученная, как говаривали в моем мире. А в этом имени, возможно, был ключ к моему дальнейшему существованию.

Я сделал в памяти соответствующую зарубку. Если я сумею продержаться еще несколько часов, то, возможно, сумею и воспользоваться этим именем. И мы с Джонатаном Гифтом снова верхом на Слейпнире нырнули в глубины того мира, который только что покинули, ибо там Попрыгунья, соединенная со своим земным «я» тончайшей серебряной нитью, все еще ждала (а я от всей души на это надеялся!), когда я вновь верну ее к жизни – подобно тому, как с легкостью возвращаются к жизни ваны в компьютерной игре «Asgard!» или приходят в себя после столетнего сна принцессы из детских сказок.

– Ты потерял Попрыгунью?! – с ужасом воскликнул Эван. Пожалуй, впервые за все то время, что я был с ним знаком, он был до такой степени взволнован. – Но каким образом ты сам-то по-прежнему… – Лицо его помертвело. – О, я понял.

Я не стал ничего объяснять: пусть сам попытается решить эту задачу. Любое телесное обличье, по-моему, все же лучше, чем нечто, болтающееся в воздухе в виде туманного облачка. Даже если, как в данном случае, твое тело чисто случайно и принадлежит кому-то другому. Мне бы очень хотелось – хотя бы ради Попрыгуньи – иметь возможность объяснить Эвану, что, собственно, происходит, но это было абсолютно невозможно: Один и Хейди прямо-таки глаз с меня не спускали.

Та серебряная нить, что соединяла реальную Попрыгунью с ее сущностью, оставшейся в царстве Сна, была еще цела, хотя даже мне она казалась невероятно тонкой, почти невидимой – я, кстати, очень надеялся, что Один и Хейди ее попросту не заметят или не догадаются, что она означает, поскольку все их внимание было сейчас приковано к моему спутнику. Разумеется, у пса Твинкла никакой нити жизни не было, хотя вел он себя так, словно в его теле действительно находился Громовник: следил за мной, суетливо путался у меня под ногами и страшно мне мешал, пока я представлял Одину и Хейди своего нового друга.

– Познакомьтесь, это Джонатан Гифт. Надо сказать, фамилия у него в высшей степени подходящая.

В этом мире в мое отсутствие успело пройти всего минут пятнадцать. В мире Джонатана это соответствовало почти часу; а в царстве Сна, где Время никакого значения не имело, могли пройти долгие часы или даже дни. Я старался даже не думать, как там Попрыгунья, в здравом ли она уме или река Сновидений уже унесла ее в ту часть царства, которую люди называют Безумием. Нет, конечно же, нет! Ведь серебряная нить ее жизни цела, а это означает, что связь между телом и разумом Попрыгуньи все еще существует, хотя бы теоретически. И все же отпущенное нам время истекало, а при осуществлении моего плана, который изначально особой надежностью не отличался, хватило бы даже самого малюсенького просчета, чтобы все мои начинания пошли прахом.

Какое-то время все вокруг пребывали в замешательстве. Один и Хейди пытались одновременно задавать мне совершенно различные вопросы; Эван был вне себя от тревоги за Попрыгунью; я же изо всех сил старался не смотреть на Мег – хотя мне очень хотелось убедиться, что с ней все в порядке, – потому что тогда другие могли бы кое-что заметить и догадаться о тех планах, которые как раз начинали формироваться у меня в голове.

Начинали формироваться? Ну да, можете меня пристрелить, но я по-прежнему не был до конца уверен, что из моей затеи что-нибудь выйдет. У меня всегда все получалось гораздо лучше, если я соображал на ходу, а не прилипал намертво к какой-то определенной стратегии. Кстати, перевозчику из моей загадки, имевшему одного волка, одну козу и один мешок с капустой, было бы совсем нетрудно решить эту проблему. Тогда как Искренне Ваш был вынужден одновременно жонглировать множеством предметов – не только этой треклятой капустой, а, если можно так выразиться, целым инфернальным хозяйством.