– Да. И это мое основное достоинство.

Ниррас поморщился, не зная, что на это ответить, и перевел тему:

– Главное, не забудь, что ты здесь не только ради Илирина, но и ради отца.

– Я не забуду.

– Хорошо. Ближе к вечеру представлю тебя Юккену – он глава стражи. Если все сложится, недели через две станешь его помощником, а там, глядишь, и выше – я об этом позабочусь. Но пока придется побыть обычным стражником. Начнешь сегодня же. Надеюсь, тебя это не сильно смутит.

– Ничуть, – откликнулся Аххарит и добавил: – Расскажи мне о дворце и его обитателях. Мы в своей провинции совсем далеки от столичной жизни: отец все забыл, а я никогда не знал.

– А что ты хочешь узнать?

– Все. Кто с кем враждует, кто кому и кем приходится, кого нужно остерегаться, а с кем можно договориться… Все, что сочтешь нужным, достославный Ниррас.

– Э, мальчик, ты, я вижу, не хочешь быть слепым исполнителем, да?

– А разве кто хочет?

– И то верно, и то верно, – пробормотал Ниррас. – Хорошо. Слушай.

И Аххарит слушал. Слушал внимательно, не перебивая и не задавая вопросов до тех пор, пока советник не завершил рассказ.

***

Лиммена вошла в свои покои, опустилась в кресло и усталым голосом обратилась к Рэме, которая дожидалась ее, тихонько сидя в дальнем углу.

– Сходи к Вильдерину, милая, – сказала царица, – скажи, я жду его через час. И если он еще не передумал, то пусть приводит этого своего друга, я не против.

– Конечно, Великая, – ответила девочка и, чуть помедлив, добавила: – Будет чудесно, если Айн тоже придет!

– Он тебе так понравился? – поинтересовалась Лиммена, наградив служанку добродушной усмешкой.

Та лукаво сощурилась и улыбнулась в ответ:

– Очень, Великая.

– Думаю, и он перед тобой не устоит, – произнесла царица и, как только Рэме выскочила за дверь, откинулась на спинку кресла и задремала.

Гл. 17. Ночь – пьяна, но утро отрезвляет

Мрачная комната. Аданэй огляделся. После ярко освещенных коридоров дворца, его взгляд не сразу приспособился к полумгле. Мрак рассеивался лишь тусклым мерцанием единственной свечи, ее пламя тревожно колыхалось, заставляя неверные тени угрюмо танцевать на стенах. Строгое лицо царицы с заостренными скулами белело в глубине помещения. Она молчала, а Аданэй отчего-то не мог оторвать от нее взгляда, напряженно всматриваясь в ее лицо и пытаясь уловить его выражение.

Медленным и вялым жестом Лиммена пригласила их подойти. Аданэй сделал несколько осторожных шагов и остановился, Вильдерин же приблизился к царице почти вплотную. Та ласково провела тыльной стороной ладони по его щеке, а юноша в ответ пылко прижался к ней губами.

– Мой милый, – проворковала Лиммена и легким движением отстранила юношу от себя. Вскинула голову и вонзилась изучающим взглядом в Аданэя. Ее поза, интонация и жесты выдавали, что она находится в меланхоличном расположении духа.

– Как ты себя чувствуешь, Айн? Вижу, тебе уже лучше, – полу утвердительно произнесла женщина, одновременно приглашая их присесть на разбросанные по всей комнате подушки. Сама царица полулежала на широком кресле, обитом светлым шелком.

– Благодарю за заботу, повелительница. Мне и впрямь лучше.

– Я тебе завидую, мне повезло меньше, – она усмехнулась. – Мне приснился дурной сон. Надеюсь, вы, такие юные и полные огня, сможете изгнать из этих палат хмурые тени долины грез.

"У них здесь что, принято выражаться столь высокопарно?" – подумал Аданэй, но вслух произнес другое:

– Я думаю, повелительница, тени уйдут сами, стоит только зажечь больше света.

Царица вдруг рассмеялась и обратилась к Вильдерину:

– Твой друг прав. Рэме!

Служанка поняла ее без слов и, схватив сразу два канделябра, зажгла расставленные в них свечи.

В покоях сразу стало светлее, и Аданэй смог лучше разглядеть окружающую обстановку: здесь не было и следа той роскошной безвкусицы, что царствовала в комнате Вильдерина. Напротив, предметы столь гармонично сочетались друг с другом, что казалось, будто находились здесь всегда.