Простынь затрещала в моих кулаках. Скулы заныли от боли. Из глаз покатились потоки соленной воды.

— Зось, ты чего? — Пашка поднял на меня испуганные глаза. — Совсем дура уже?

— Такая же, как и ты. Мы с тобой — одна кровь, дурилка. Значит, мы оба — дуры.

— Фигасе, ты выдала! Это у тебя кукушка поехала, я, ведь, на потолок не ругаюсь!

Пашка был прав, мои нервишки конкретно шалили. Я была готова ругаться на весь мир — так сильно меня завело.

— У тебя кровь, Злата. Прям так и течет из носа.

— Ну и пусть…

— Ты чего? Мозги вытекут. У Пети Галкина вытекли. Теперь, он тупой.

И не один он.

Рукавом пижамы я вытерла надоедливое кровотечение и закрыла глаза.

Я представляла себя на кладбище. У могилы родителей, и теперь уже дедушки. Мне не хватало уединения. Я мечтала о тишине и спокойствии. На кладбище я всегда чувствовала себя по-особенному. Легко.

— Зося, — тихо позвал меня Пашка и принялся ковыряться у меня в пупке, — а Клавдия тебя обманула. Она не кормила Каштанку. Она пнула ее, а та ее укусила. Я сам видел.

— Знаю, родной.

— Эх, — вздохнул он и продолжил терроризировать ямку на животе. — Бедная, бедная наша Каша.

Мои веки распахнулись, а брови нахмурились.

— Что еще за Каша?

— Я Каштанке новые имена придумал, — Пашка принялся загибать пальцы, а я закатила глаза. — Каша, Кашечка, Касюндра, Каска — танка, Какаштанка…

О, мой бог.

Вспомнив про Каштанку, я решила спуститься во двор и отпустить ее с поводка. Ливень только усиливался и мог затопить будку. Мне было плевать, что на это скажет Клавдия. Пусть хоть порвет рот от криков, больше она не посмеет нам указывать.

Тетушка мирно спала в своей комнате. А точнее, в комнате дедушки Федора. Одна лишь мысль, что она касается его подушки своими сальными волосами, выводила меня из себя и вызывала приступ гнева.

Натянув на голову продуктовую сумку, я проскочила к собачьей будке. Каштанка была освобождена. Собака благодарно облизала мои руки и запрыгнула на крыльцо — здесь, непогода была ей не страшна.

Я уже собиралась покинуть двор, как меня неожиданно окликнули:

— Златка! Постой, пожалуйста!

Обернувшись, я увидела Нину. Девочка стояла за калиткой, она морщилась от дождя и, кажется, плакала. Такая печальная. Уязвимая. Совсем на себя не похожа.

— Я так больше не могу, Златка! — надрывисто кричала она. — Я знаю, что ты не хочешь никого видеть, но мне не хватает тебя! Знаешь, как скучно одной шататься по деревне? Ни с кем не поговорить, не подурачиться…

Я проглотила тугой ком. Горло саднило. Мне стало совестно. А еще неловко — цветастая авоська на голове не придавала мне шарма.

— Хватит прятаться, а! Мне не нравиться эта игра! Я не знаю правил!

Я истерично вздохнула и сняла свою позорную шлюпу. Сумка в руках тяжелела, набираясь дождевой водой.

— Если хочешь, я буду всегда молчать! Ни словечка не скажу! Рот изолентой закрою и росто буду рядом! Пожалуйста, Златка…

Нина аккуратно открыла калитку и зашла во двор.

— Я тебе гороха молодого принесла, как ты любишь, — девочка полезла в карман, но ничего не достала. — Чертова дырень! Вечно я все теряю!

Я хохотнула, одновременно выпустив несколько слезинок.

— Ну, так что? Потерпишь меня последние летние денечки?

Она была настолько трогательной, что я не сдержалась. Я кинулась подруге на шею, и, наконец, почувствовала долгожданное облегчение. Какая же я была дура, когда отказалась от этого общения…

***

— Боже, она храпит пуще моей покойной бабки, царство ей небесное! — шептала Нина, проходя мимо комнаты со спящей Клавдией. — А у моей бабули, между прочим, был хронический гайморит. Но, эта женщина уделала ее, как дилетантку. Да нам дом сейчас на голову рухнет.

— Ничего, — тихонечко посмеивалась я, пытаясь беззвучно закрыть дверь. — У меня есть защита. Моя авоська оберегала военных от вражеских пуль. а тут всего лишь крыша.

— Ага. Еще скажи, что ее вместо парашюта использовали.

Мы незаметно забрались на второй этаж. Звуки дождя на улице приглушили скрип полов и старых лестничных досок.

— Ого, моряк, и ты здесь, — возрадовалась Нина, разглядев младшенького. — Я уже и забыла, как ты выглядишь. Ты подрос.

Пашка поднял свой указательный палец к потолку.