Во дворе было тихо, даже слишком. Овчарка нырнула в будку, а я прилипла к соседнему забору. Или семья Соколовых спала крепким сном, или вовсе отсутствовала дома — свет горел только на крыльце. В маленьком железном треугольничке рябицы вместились мой нос, губы и немного щек. В общем, выглядела я крайне нелепо.

— Сема, — тихо позвала я, не надеясь на какой-либо ответ.

Ну почему в этот раз, ты не появился из ниоткуда?

— Бу-гага! — Что-то черное внезапно появилось перед моим лицом.

Громко завизжав, я повалилась на землю. Поясницу пронзила неприятная боль, а перед глазами заплясали искорки.

Господи, изыди!

— Ты чего, Златка? — удивился Сема. — Ты что, решила, что я шуба с носом? — посмеялся он.

— Ты дурак с подносом! Ты напугал меня, придурок! — приподнявшись, я стала отряхивать свою одежду. — И как ты только до такого додумался?

Парень безынтересно пожал плечами.

— Не знаю, само как-то в голову пришло.

Мои ладони стали грязными и липкими.

— Проклятье, я раздавила Пашиного индейца из сосачек. Он лепил его пол дня. Братец никогда мне этого не простит.

— Вот это беда, — с сарказмом пропел Сема. — Там, в мусорке, полно абрикосовых костей, слепим ему нового? Немного меда и у индейца появиться подружка, — парень собрался плюнуть себя в ладонь, но я остановила его.

— Это не смешно, Сема. Я похожа на поросенка. И, хватит ржать!

Мне было пятнадцать, а я выглядела так же, как выглядела в восемь. Чумазо и глупо.

Светлые глаза парня засверкали хитринкой.

— А я дома один. Искупаем тебя?

— Размечтался.

— Просто умоем?

— Отстань.

Он глубоко вдохнул.

— От тебя так вкусно пахнет барбарисками. Так бы и съел.

— Боюсь, я встану костью в горле…

Теперь Семен напрягся.

— Послушай, Злата, я извиняюсь за то, что напугал тебя, ладно? Но может хватит строить из себя смертельно обиженную? Это всего лишь шутка, а ты…

— Нам нужно поговорить, — перебила я, не веря, что выпалила это.

Мое лицо стало серьезным, а вот лицо Семена совсем помрачнело.

— Поговорить?

— Да, — мои губы ловили воздух, словно следующих вдох был последним. — Это важно.

— О чем ты?

— О нас.

Семен был слишком догадлив. Он развел руками.

— Ах, ну конечно, это следовало ожидать! Дай угадаю, наш поцелуй был случайностью, а встреча — роковой ошибкой, так? — он изогнул темную бровь и вынуждающе взглянул на меня.

Губы отказывались шевелиться, но, кажется, все было понятно и так.

— Ох, Семен, я была такая дура, — передразнивал он девчачьим голосом. — Понимаешь, меня закружило, завертело, я сама не знаю, как оказалась у тебя в объятьях. Наверное, это нечистая сила. Да, точно, это была она. Но, башка проветривалась, и ты не такой уж и прекрасный. Да? Это ты хотела сказать?

Даже не знаю, кому было сейчас больней, но я едва справлялась со слезами. Болели глаза, сердце и душа.

— Что же ты молчишь, Злата? — задыхался он. — Валяй, я весь во внимании. Мне не терпится тебя послушать.

Собрав волю в кулак, я, наконец, заговорила:

— Ты хороший друг…

Парень задрал голову к ночному небу и зарычал.

— Друг-недруг, говори сразу — что не так?

Я запнулась. Не могла же я рассказать ему про Нину и ее чувства. И дело не только в ней, ведь, Сема действительно мне небезразличен, но почему-то я постоянно думаю Саше. Только о нем. Плохой или хороший, ласковый или жестокий, принципиальный или же напрочь лишенный совести — мои мысли заняты только «холодным» Соколовым. Неправильно, знаю, но ничего не могу с этим поделать. Я снова и снова прикладываю обожженное сердце ко льду, в надежде получить долгожданное облегчение.

Мне было пятнадцать, и я перестала отрицать очевидное. Перестала противиться чувствам. Перестала себя обманывать. И, перестала себя уважать. Я сохранила чувства к человеку, который без стеснения вытирает об меня свои грязные ботинки. Я послушно принимаю его «удары», но продолжаю любить.

— Я не хочу тебя обманывать, — вымолвила я. — Но я снова запуталась… Споткнулась на ровном месте, понимаешь? Снова. Где-то в глубине души, я чувствую, что совершаю ошибку и причиняю боль другим. Я устала спотыкаться, Сема. Сильно устала.