– Почему же я никогда его не видела?

– Как это не видела! Ты что, не знаешь Ли Мина?

– Знаю, конечно, – по-прежнему недоумевала я.

– Так это и есть Ли Лисань, – последовал огорошивший меня ответ.

– Не может этого быть! Такой молодой!

Сразу вспомнилась хабаровская брошюрка с заинтриговавшим меня названием «Борьба с лилисанизмом». С тех пор Ли Лисань в моем воображении виделся чуть ли не седым старцем. А тут вдруг человек такой моложавый, что на вид ему нельзя было дать больше двадцати пяти лет. Я была поражена до глубины души. И как-то не укладывалось в сознании, что с таким скромным и деликатным человеком надо бороться, да еще как с оппортунистом. Это слово звучало зловеще.

Наступило лето 1935 года. Я закончила рабфак и задумала стать геологом. Я ведь работала в издательстве, специализировавшемся на выпуске геолого-разведочной литературы, входившем в ОНТИ. Видимо, это тоже сыграло свою роль.

Манила романтика: походы, экспедиции в края дикие и неизведанные, красоты девственной природы, возможность необычных приключений. Об оборотной, истинной стороне профессии как-то не думалось: в молодости трудности не страшат.

Словом, решила поступать в Московский геологоразведочный институт. Он помещался тогда на Манежной площади между зданием МГУ и Американским посольством.

И вдруг в самый разгар подготовки к экзаменам, когда я сидела дома над учебниками, зазвонил телефон. Вышла в коридор, сняла трубку. Голос со знакомым акцентом:

– Попросите, пожалуйста, Лизу.

– Ли Мин! Неужели это вы? Откуда вы взялись? – поразилась я.

Просто невероятно было, чтобы уехавший на родину, в Китай, человек мог так быстро вернуться. Уникальный по тем временам случай! Ли Мин уклонился от прямого ответа, сказал только, что приехал на днях, и предложил встретиться. Но у меня действительно не было свободного времени – предстояли экзамены, и я отказалась.

Уже много лет спустя я узнала, что Ли Мин вовсе не уезжал из Советского Союза, а все это время находился в АлмаАте под псевдонимом Александр Лапин. Выполнял секретное поручение Коминтерна – наладить радиосвязь с ЦК КПК.

Китайская компартия переживала очень трудные времена: целая цепь провалов в Шанхае сделала подпольную деятельность невозможной. Постоянная радиосвязь с Москвой прервалась.

Руководители ЦК перебрались в южные горные районы, где действовала Красная армия, и была создана Советская власть.

Но и там красные силы оказались в кольце гоминьдановской армии, проводившей «карательные походы» против коммунистов. Прорвав окружение, Красная армия двинулась на северо-запад страны, теряя тысячи людей убитыми и ранеными.

Во время одной из бомбардировок погибла единственная рация для связи с внешним миром. Коминтерн терялся в догадках: где китайское руководство со своей армией? что с ними? Восстановление радиосвязи стало первейшей задачей.

Работа была настолько засекречена, что Ли Мин жил под Алма-Атой, как в заточении, не имея права выходить за пределы территории радиостанции. Потом он с запоздалым сожалением говорил, что нам следовало бы пораньше пожениться – тогда бы он не чувствовал себя одиноким. Пустые сожаления: не дали бы ему такого разрешения в то время.

Под руководством Ли Мина были организованы две секретные группы, которые перешли границу в районе Синьцзяна [40] и направились в сторону Шэньси [41] в надежде установить связь с 25-м или 26-м корпусом Красной армии, действовавшими в тех местах. Ли Мин сам просился в конспиративную поездку в Синьцзян, чтобы руководить работой на месте, но Коминтерн согласия не дал. После нескольких неудачных попыток связь с ЦК КПК удалось установить через Лю Чаншэна, который доставил в Китай шифр для радиограмм, разработанный Ли Мином. После перехода границы в Синьцзяне посланцу Коминтерна потребовался еще год блужданий, пока он не наткнулся на отряд китайских красноармейцев.

Кстати, позднее, в конце 30-х годов, гоминьдановская пресса опубликовала сообщение о том, что лидер КПК Ли Лисань якобы собирается возглавить стотысячную советскую Красную армию, которая готовится через Синьцзян вторгнуться в пределы Китая, чтобы начать военные действия против японцев. Мао Цзэдуну пришлось опровергать эту «утку» в беседе с гоминьдановским журналистом. Возможно, это был своего рода отзвук на пребывание Ли Лисаня возле границы с Синьцзяном. Хотя как эти засекреченные сведения могли просочиться в гоминьдановскую печать?

По выполнении задания Ли Мина отозвали в Москву для участия в VII конгрессе Коминтерна в июле 1935 года, после которого его определили на работу в «Издательское товарищество иностранных рабочих в СССР» (издательство «Иностранный рабочий», которое гораздо позднее стало именоваться «Прогресс») заведовать китайской секцией. Положение у него стабилизировалось, вошло в легальное русло – пора было подумать и о личной жизни. Видимо, это все и подтолкнуло Ли Мина ко мне.

В августе я держала экзамены в вуз, но по конкурсу не прошла – подвела математика, с которой я еще со школьной скамьи была не в ладах. Постигшую меня неудачу я не восприняла трагически, хотя, конечно, была расстроена. Но как-никак у меня была работа, была профессия технического редактора. И вообще увлечение геологией, я поняла, было глупостью – не вышло бы из меня геолога. По своим склонностям я – прирожденный гуманитарий, что позднее и доказала. Как гласит народная мудрость: «Что ни делается – все к лучшему».