Тонкие голоса грянули: «Сла-ва!»

Саша отставил в угол трубочку, взял с ближайшего стула свою гитару и принялся аккомпанировать на ней песню, подпевая и сам.

– Вы-то что же не подтягиваете? – сказала бабушка барышням.

Танечка бегло взглянула на Сашу и запела тихим голоском; Шашенька, Катя и Оля запели следом за ней. Голос Оли был так полнозвучен и свеж, что почти покрывал весь хор; но она беспрестанно останавливалась и начинала тормошить меня:

– Ты что же не поешь? Пой! Полно есть-то!

– Да я не знаю слов, – отвечал я.

– Ну, так тяни!

Когда первая песня была пропета, Фоминична вооружилась заранее приготовленным ею круглым глубоким блюдом и пошла с ним обходить всех присутствующих.

– Колечко! – говорила она каждому (или, лучше сказать, каждой) с низким поклоном.

И каждая спускала в блюдо колечко: у всех, и у крестьянских девушек, было по кольцу, только у меня нет. Это было мне очень прискорбно; но меня утешила Оля: сняла с своего мизинца тоненький перстенек и дала его мне. Я торжественно бросил его в блюдо.

– Уж ты, мати, мати, порода моя! – затянула Фоминична, накрыв блюдо большой салфеткой, и, соединив концы салфетки под донышком блюда, принялась сильно встряхивать его. Кольца запрыгали и забрякали.

«Сла-ва!» грянул хор.

– Ну-ка, Миша, иди, вынимай кольцо! – сказала мне бабушка.

– Мое вынь, смотри! – пробормотала Оля.

Я подошел к Фоминичне. Она наклонилась ко мне с блюдом, приподняла немного салфетку, и я просунул в блюдо руку; но Фоминична принялась так встряхивать его, что я только после долгих усилий успел поймать одно колечко.

– Чье кольцо? – спросила нянюшка, взяв у меня из рук колечко и приподняв его над головою.

Барышни встали с места и подбежали к Фоминичне; Саша тоже подошел.

– Мое, – сказала Танечка.

– Твое ли? – спросила Фоминична, подавая его Тане.

– Мое, мое.

– Ну, дело хорошее – к свадьбе, – сказала прозорливым тоном нянюшка, заставляя Танечку краснеть. – И еще первое кольцо вынулось!

Танечка наклонила голову, словно стараясь скрыть свое смущение, и стала надевать кольцо себе на палец.

– А зачем же ты его надеваешь? – сказала Фоминична. – Первому кольцу почет: можно и вдругоряд в блюдо положить. Дай-ка его сюда!

Танечка подала.

– Ну, садитесь по местам, – проговорила нянюшка, становясь опять перед хором. – Дружней, девки, подхватывай!

– Чье кольцо? – воскликнула опять Фоминична.

– Мое, – ответил Саша, взяв его из рук старухи.

– Тоже к свадьбе, – пояснила Фоминична.

– Да тут два кольца, – сказал Саша.

– Вот на! Как два? – спросила нянюшка. – А где же другое-то?

– Да другое вот в моем завязло. Чье это кольцо?

– Это Танечкино кольцо! – крикнула Катенька.

– Неправда, – сказала Танечка и опять успела покраснеть; но, посмотрев, должна была прибавить: – Ах, в самом деле мое!

Фоминична с громом поставила блюдо на стол и, разведя руками, с видом благоговения пред неисповедимостью судеб, сказала, обращаясь к бабушке:

– Ну, матушка Алена Михайловна, быть тут делу хорошему… Немало годов на свете живу, немало на своем веку и гадала и ворожила, а этакого случая никогда не доводилось видеть. Как есть, сударыня, сама судьба – жених да невеста.

Она указала на Таню и Сашу.

– А что ж? – сказала тихим, но радостным голосом бабушка. – Дело сбыточное; полюбились бы только друг другу.

В комнате воцарилось глубокое молчание.

– Саша, подойди-ка ко мне! – сказала Алена Михайловна, прерывая общее безмолвие.

Саша, вертя в руках свое колечко, очень неловко подошел к дивану.

– Ты, Саша, не пробовал еще этого варенья? – сказала бабушка, подвигая одну из тарелок. – Отведай-ка! Сама, мой милый, варила – розовый цвет.