— Ну, нет, так нет, — и неуверенно протягивает руку. Куда только всё раздражение делось? Впрочем, я тоже больше не сержусь.

Горячая ладонь надёжно обхватывает мою прохладную ладошку, и мы всё-таки отправляемся на прогулку. Аллеон не без гордости демонстрирует свою коллекцию прихотливо-пёстрых деревьев, собранных за годы путешествий по разным отражениям: зелёные, лиловые, жёлтые, алые, фиолетовые и даже нежно-голубые кроны всевозможных форм вызывают неудержимое желание подойти и потрогать, чтобы убедиться, что все они настоящие. Не утерпев, я так и делаю. Пытаюсь, по крайней мере. При моём приближении дерево, похожее на голубую яблоню, неожиданно разворачивает маленькие листочки, которые, оказывается, на самом деле вовсе не бирюзовые, а блестяще-золотые и широкие.

— Что это?

Наверное, выражением лица у меня сейчас восторженно-глупое, но Аллеону это льстит. Соседние деревья тем временем тоже распускаются, образуя короткий, но потрясающе прекрасный тоннель.

— Золотые Байриийские яблони. Единственное место, где они растут — королевский сад. Там целая аллея! Представляешь, какая красота?

— Хотела бы я их увидеть… Подожди! Если это яблони, на них ещё и яблоки появляются, да?

— Появляются. Зимой, правда. Если меня снова отправят в Бариийю, буду рад твоей компании, — и совсем по-мальчишески смеётся: — Хорошо бы попасть туда в конце года: украдём у Его Величества ещё парочку яблок…

Улыбаюсь, пытаясь представить его воровато пробирающимся в чужой сад с мешком на плече, но ничего не получается.

А впереди, меж золотой листвы, уже виднеется пруд и воздушно-невесомая скамейка, и усыпанные белыми цветами кусты, и уголок какой-то статуи. Всё это так невозможно-красиво, что перехватывает дыхание, но Аллеон, привлекая внимание, вдруг целует кончики моих пальцев.

Никогда не привыкну к такому!

— Пожалуйста, не снимай, — просит тихо, но твёрдо, глядя прямо в глаза. — Что бы ты ни решила, не снимай.

О чём это он?

В ответ на мой вопросительный, шальной от творящегося вокруг волшебства взгляд, мужчина снова касается ладони губами, и только тут я замечаю поблескивающее на моём указательном пальце кольцо. Надел всё-таки! И ждёт теперь, даже не двигается. Собственная невнимательность хоть и обескураживает, но желания возмущённо стянуть подарок нет. Наоборот, мне очень хочется хоть что-нибудь оставить на память! Хочется, чтобы было какое-то подтверждение, что мне не приснилось, что Аллеон — действительно существует, что эти завораживающие тёмно-зелёные глаза, улыбки и пронзительно-нежные прикосновения — не плод моего воображения. Я не могу позволить себе забыть его, потерять между неотличимыми друг от друга учёбными буднями, привычно-торопливыми набегами на магазин и мелкими бытовыми проблемами.

— Спасибо. Я буду очень его беречь.

С облегчением выдохнув, выпрямляется. На меня снова накатывает уверенность, что он всё знает. Это больше не подозрение. Аллеон точно знает, что я не та, за кого пытаюсь себя выдавать, и что через два дня всё закончится. Поэтому и настоял на кольце. Как много я готова отдать за возможность всего на минутку заглянуть в его мысли! Почему он молчит? Почему так охотно подыгрывает? На что рассчитывает?

Ничего больше не говоря, возвращаемся к прогулке, а когда петляющая по саду дорожка сворачивает обратно к дому, поднимаемся в кабинет и до самого обеда разбираем бумаги. Разумеется, основная работа достаётся ему, но после сортировки сообщений на важные и заурядные, а также отсеивания дублирующихся, в тоску эта кипа документов уже не вгоняет.

Однако самое угрожающее письмо, как оказалось, притаилось вовсе в ящике с корреспонденцией, а там, где я меньше всего ожидала — в моей комнате. Озадаченная происхождением белеющей на диване записки, осторожно разворачиваю небрежно согнутый листок. Внутри всего два слова, но их достаточно, чтобы пол, качнувшись, ушёл из-под ног: «Убирайся, фальшивка!» Не верю, что этот злой, острый почерк принадлежит Аллеону! Кому ещё известно, что я — не Вайол?

Утро следующего дня начинается весьма бодряще — с яростного шипения на Гарари, невозмутимо вломившегося ко мне в ванну. К несчастью, я уже успела снять сорочку, но ещё не опустилась в воду, поэтому появление на пороге деловито настроенного аилея становится настоящим шоком.

— Убью! — взвизгиваю, хватая первое попавшееся полотенце и прижимая его к груди.

Вместо того чтобы отвернуться, этот извращенец вдруг опускается на колени:

— Как пожелаете, госпожа.

Проклиная опоясывающие комнату зеркала и отчаянно краснея оттого, что полотенце прикрывает меня только спереди, а спину и всё остальное ему прекрасно видно, рычу:

— Немедленно отвернись! И встань! Что ты тут делаешь вообще?!

Парень удивлённо приподнимает тёмные брови, но послушно поднимается и поворачивается, демонстрируя затылок.

— Я пришёл помочь Вам, госпожа, — объясняет укоризненно.

— Не нужно! Я же ещё вчера сказала, что не хочу!

— Что случилось?! — доносится из комнаты слегка запыхавшийся голос Аллеона, и я недоверчиво замираю. Он ведь этого не сделает? Ведь нет? Это же неприлично, а он всё-таки… Но в следующий миг сиир с грохотом распахивает злополучную дверь, окидывает меня быстрым придирчивым взглядом и набрасывается на Гарари, одной рукой оторвав того от пола и прижав к стене: — Что ты натворил?!