— Ничего, — отзывается тихо, передумав объяснять.

Кажется, не одна я наслаждаюсь моментом. Не торопясь подниматься, Аллеон зачарованно смотрит на меня снизу вверх, и это почти как прикосновение — лёгкое, невесомое, но всё же вполне ощутимое и волнующее, — глаза, щёки, губы, шея — и снова губы. Пальцы, ласкающие моё запястье, заметно теплеют. Сиир всем телом подаётся вперёд — поцелует? Но он почему-то останавливается. Почему? Я ведь вижу, что ему тоже этого хочется!

Свободной рукой касаюсь виска неподвижно замершего мужчины, медленно очерчиваю скулу и, решившись, кладу ладонь на сильную шею, чтобы тут же потянуть его к себе.

— Нельзя, — хрипло шепчет, прикрывая наполняющиеся нечеловеческой тьмой глаза. — Суфур ещё не выветрился, помнишь?

— Ну и пусть, — отзываюсь, не в силах отвести взгляд.

Тянусь к нему, надеясь, что Лен не оттолкнёт. Если только попробует, я точно рассержусь и… Твёрдые, горячие губы встречают мои ещё на полпути, мгновенно затягивая в умопомрачительный, пьянящий и какой-то исступлённый поцелуй. Словно это в последний раз, и нам нужно взять от него как можно больше, чтобы не жалеть и никогда не забыть. Ошарашенная столь сильным и внезапным напором, я поначалу теряюсь, но Аллеона это не смущает: кипящего в нём желания с избытком хватит на нас обоих.

— Дари… — выдыхает в промежутках между поцелуями, жадно сжимая меня в объятиях. — Боги, Дари!.. Нам нельзя сейчас…

— Можно! — заявляю уверенно. — Я не боюсь.

Неправда, конечно. Боюсь, и ещё как. Но, если буду трястись каждый раз, когда ложусь в постель с собственным любимым мужем, у нас вообще ничего не выйдет! Да, Лен пока несколько не в себе, но ведь полмесяца же прошло, действие той травы уже должно было ослабнуть.

— Нельзя… — из последних сил спорит сиир, и, вопреки своим же словам, подхватывает меня под бёдра, тесно прижимая к горячему телу.

Мой тихий стон удовольствия сливается с его страдальческим. Уткнувшись носом мне в шею, он тяжело дышит, а я, понадёжнее обхватив его ногами, ласкаю широкую спину. Сквозь футболку отчётливо чувствуются три твёрдые пластины. Неприязни они не вызывают: я настолько привыкла, что уже не считаю их чем-то пугающим. Это, наверное, слегка ненормально, учитывая, что я не так давно узнала о сиирах и прежде никакие отклонения меня не привлекали, но теперь все эти звериные черты кажутся даже интересными. Правда, только в ограниченных количествах. Если Аллеон совсем обернётся, ни о какой близости и речи не будет.

— Ничего, если ты немного изменишься, — шепчу успокаивающе, видя, как ему тяжело.

Лен буквально впивается в меня недоверчивым взглядом:

— Полуоборот?

Поёжившись, киваю. Понимаю что, он вряд ли ожидал подобного заявления, но зачем же так жутко смотреть? Как на допросе прямо! С пристрастием! Весь романтический настрой спугнул.

Видимо, он тоже это замечает, потому что тут же мягко касается губами шеи.

— Прости, — едва различимый выдох, от которого я вся покрываюсь мурашками.

Осторожный поцелуй возле ключицы, ещё один, уже выше и гораздо смелее, и я сама приглашающе наклоняю голову. Прикрывая глаза, сжимаю его плечи, скольжу ладонями по груди, а потом вдруг замечаю, что мы добрались-таки до кровати. Лен опускает меня на подушку и, глядя в глаза, ласково проводит по шее самыми кончиками пальцев:

— Я тебя люблю.

Я знаю это. Поняла, — почувствовала, скорее, — ещё тогда, когда он без раздумий бросился за мной в неизвестное отражение. Теперь же, несмотря на важность момента, меня разбирает смех:

— Если ты сейчас скажешь ещё и что-то вроде: «Не бойся»…

— Я тут в любви признаюсь, а тебе, значит, смешно?

Я точно знаю, что он не сердится. Многообещающе прищурившись, Аллеон принимается нарочито медленно раздеваться, пристально наблюдая за моей реакцией.

Взгляд тут же прикипает к загорелому, безумно соблазнительному телу, постепенно появляющемуся из-под белой футболки. Чёрные глаза и бронированные щитки, обнимающие его плечи, нисколько не мешают моему чувству прекрасного наслаждаться.

Когда Лен кладёт руки на пояс своих джинсов, плавно очерчивая пряжку ремня и будто бы раздумывая над необходимостью их снимать, желание вмешаться и ускорить процесс становится почти неодолимым. Насладившись эффектом, вместо того чтобы перестать измываться, Аллеон только улыбается, и улыбка эта получается такой искушающей, что я уже не выдерживаю.

— Продолжишь издеваться — я тебе приватный танец устрою! Будешь смотреть, но не трогать!

— М-м-м, — сыто жмурится он, и широкие ладони обхватывают мои лодыжки, чтобы чувственным движением пройтись до самых бёдер, — мы можем вернуться к этому вопросу позднее?