Внезапно одна из звёзд на угольно-чёрных небесах, видных из входа, ярко вспыхнула, и Бильбо показалось, что это вспыхнули глаза мародёров-лис. Ему представилось, как эти ужасные, по рассказам стариков, хищники водворяются на его мирном Кунире и убивают всё вокруг, разрывают на части застанных врасплох родичей, обагряя горячую землю свежими потоками крови… Видение было настолько ужасное и реалистичное, что он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным Бильбо-домоседом, сычиком-эльфом из пустыни Кунир.

Он встал на лапки, дрожа всем телом. Бильбо колебался: то ли просто принести кору с кактусовым соком, чтобы увлажнить горло, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому вылететь из дупла и спрятаться где-нибудь в ближайших зарослях сагуаро — до тех пор, пока пещерные совы не уйдут. Но тут он вдруг заметил, что пение прекратилось, все совы уставились на него и глаза их сурово светятся во мраке.

— Куда это вы? — окликнул его Торин тоном, в котором ясно чувствовалось, что он догадывается о намерениях Бильбо. Ну, тех, в которых тот хотел улететь от страшных гостей.

— Может, пересядем ближе к проёму? — робко спросил Бильбо. — Тут слишком темно…

— Нам нравится в темноте, — хором ответили пещерные совушки, которым, действительно, было более комфортно в таких условиях, чем бедному эльфу, привыкшему к дневному свету или, максимум, к сумеркам вечера.

— Тёмные дела совершаются во тьме! До рассвета ещё далеко.

— Да, да, конечно! — торопливо закивал Бильбо и сел, но впопыхах сел на чей-то хвост. Судя по недовольному клёкоту Глоина, хвост принадлежал ему.

— Ш-ш! — возвал к тишине Гэндальф. — Сейчас будет говорить Торин.

И Торин начал так:

— Гэндальф, товарищи мои и достопочтенный Бильбо! Мы сошлись в дупле нашего друга и собрата по заговору, превосходного, дерзновенного сычика-эльфа — да не появятся никогда в его прекрасных перьях паразиты! — воздадим должное его прекрасным полёвкам, которые утолили голод наших чрев! — Он перевел дух, давая маленькому хозяину дупла возможность сказать, как полагается, вежливые слова, но бедный Бильбо воспринял сказанное отнюдь не как похвалу: он шевелил клювом, пытаясь опровергнуть слова «дерзновенный» и, что ещё хуже, «собрат по заговору», но так волновался, что не мог произнести вслух ни звука. Поэтому Торин продолжал: — Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и средства, наши умыслы и уловки. Очень скоро, ещё до рассвета, мы тронемся в долгий путь, в путешествие, из которого некоторые из нас, а возможно, даже все, кроме, разумеется, нашего друга и советчика, хитроумного путешественника Гэндальфа, могут не вернуться назад. Настал торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому всеми нами Бильбо, а может быть, и кому-нибудь из наших младших товарищей (я думаю, что не ошибусь, если назову Кили и Фили) ситуация в настоящий момент может представляться требующей некоторых разъяснений.

Таков был стиль Торина. Он ведь был важной персоной. Если его не остановить, он продолжал бы в том же духе без конца, пока бы совсем не запыхался, но так бы и не сообщил обществу ничего нового. Однако его самым грубым образом прервали. Бедняга Бильбо при словах «могут не вернуться назад» почувствовал, что к горлу у него подкатывается комок. Ему стало вдруг трудно дышать, и он пронзительно крикнул: «Чиур!» — так кричат все совы его вида, потревоженные или предостерегающие об опасности.

Все пещерные совы повскакивали с мест, ответив на тревожный клёкот хозяина дупла своим недоуменным «ку-куууу». Гэндальф отодвинулся от входа, возле которого сидел, не давая Бильбо сбежать. В мерцающем голубом свете луны, который полился из открытого входа, все увидали, что несчастный эльф стоит в дальнем углу, съёжившись, и трясётся, как желе. Вдруг он плашмя хлопнулся на пол с отчаянным воплем: «Полная луна! Полная луна!» — и долгое время от него не могли добиться ничего другого. Наконец Глоин и Двалин подняли его и перенесли в соседнее отделение дупла (оно у Бильбо было многокомнатное), с глаз долой, положили там в тёмном углу, а сами вернулись к своим «тёмным делам».

— Легко возбудимый субъект, — сказал на это Гэндальф, когда все заняли свои места. — Подвержен необъяснимым приступам, но один из лучших — свиреп, как лис, поражённый «пенной пастью». Да что уж там говорить — его предком был тот самый сычик по имени Неукротимый Сокол, который был такого гигантского (для эльфа, конечно) роста, что мог соперничать с неясытью. Это он когда-то как ураган налетел на стаю хагсмар в войне углей и покончил с их ужасным вожаком.

Тем временем изнеженный потомок Неукротимого Сокола потихоньку приходил в себя. Отлежавшись и приведя мысли в более-менее спокойное русло, он с опаской подкрался ко входу в другое отделение дупла, прислушиваясь к говору воинственных гостей. Говорил Глоин, и вот что Бильбо услышал:

— Чуфр! (Это был самый пренебрежительный звук в лексиконе пещерных сов.) Думаете, он подойдет? Легко Гэндальфу расписывать, какой он свирепый, а ну как возбудится и заорет не вовремя — тогда наш враг сразу отыщет нас, и безрассудная затея возвращения Эребора так и останется просто затеей, потому что мы погибнем! Сдается мне, его крик вызван страхом, а вовсе не возбуждением! Право, не будь на этом растении волшебного знака, я бы решил, что мы попали не туда. Едва я увидел, как этот пузатый малыш подпрыгивает и пыхтит в проёме дупла, я сразу заподозрил неладное. Уж на кого он смахивает меньше всего, так это на сыщика!

Собратья Глоина тут же согласно закурлыкали. Бильбо же весь распушился от негодования, вызванного таким нелестным прозвищем, и поспешно вернулся в первое отделение дупла к совещающейся компании. Материнская порода, та самая, которое брала часть свою от титовских сипух, на данный момент в нём взяла верх. Он почувствовал, что обойдётся без уюта родного дома и без завтрака, только бы его считали свирепым. Кстати, он и вправду рассвирепел, услыхав слова «как этот пузатый малыш подпрыгивает…». Бильбо не считал себя пухлым — в конце концов, каким ещё быть сычику, который редко покидал своё дупло, что уж там говорить про пустыню? А всяческие издевательские упоминания роста доводили его до настоящего бешенства.