Шрифт:
— А ты придумала ей имя?
— Еще нет, — и, поймав, его довольный, прищуренный взгляд, предупредила: — Только попробуй!
— Что?! — искренне удивился он.
— Никакой Аолы или Оули!
— Даже не думал. Она ведь особенная! И назвать ее надо так же, — Сар пощекотал пальцем щечку, и девочка скуксила личико.
— Если мне понравится, — предупредила Анка, по хитрому лицу Сара уже догадывавшаяся: спор предстоит серьезный.
«Все равно будет по-моему!» — хотя в душе ни была уверена, что не согласится на уступку — двойное имя. Ведь он в своем мире понимал все-таки чуть больше, чем она.
Анка видела, что Асаар ходит мрачным.
— Ты расстроился, что девочка?
— Какие у тебя глупые мысли, — он обернулся и посмотрел на нее, как на дурочку. — Я волнуюсь. Надо идти на охоту, а я не хочу оставлять тебя одну.
— Чему быть — того не миновать.
Сар порывался сказать, что непременно разыщет ее, однако слова застряли в горле. Ана лежала, глядя на спящую Атину. Сар еще не говорил ей, что так назвал дочь, но уже начертил знак на ее спинке. Так ему было спокойнее уходить, зная, что по праву крови он заявил права. Уходил с тяжелым сердцем.
Ана спала, Атина тоже. Убедившись, что они укрыты, почти бесшумно вышел на улицу.
«Все идет слишком хорошо. Ана без печати, Атина тоже. Тогда в чем хитрость?»
Еще издали он почувствовал неладное. Дом будто постаревший и осиротевший дом, потемневшее окно… Сердце ухнуло. Сбросив дичь, бросился к двери.
«Мое», — было начертано на стене магическим сиянием. А на остывшей постели лежал артефакт переноса, как приглашение в рабство. Сар лег на кровать и уткнулся носом в постель, пахнущей родным запахом.
Глава 17
Когда Аола услышала знакомое пошкрябывание, села на постели и взволнованно прислушалась.
— Сар? Сар! — позвала, и в окне появилась знакомая голова. — Это ты!
Она обрадовалась, бросилась к нему, но когда увидела его, улыбка сошла с лица.
— Ты попался? Да?
— Нет, — он опустился у кровати на пол, чтобы быть с ней вровень, и протянул кожаный мешок. — Бумаги и доверенность для стяжателей. Там же найдете несколько писем. Но в ближайший сезон лучше не соваться.
— А ты?
— Мне надо идти.
— Я позову маму! — как можно скорее, но стараясь не будить хозяйку дома, поспешила к матери, с ночи ставившей тесто.
Оули бросила все дела, по пути обтирая руки фартуком, однако, когда прибежали, комната была пуста.
— Но почему?! — расплакалась Аола.
Отрешенная тетушка опустилась на кровать, случайно сев на бумаги.
— Может, зайдет позже?! — но пробежавшись глазами по свидетельствам, все поняла. — Сар больше не вернется. Он согласился.
Асаар отошел от деревни подальше, достал артефакт и потянул половинки круга в стороны. Пространство разорвалось, и перед ним возникла черная комната.
«Сразу же в темницу», — грустно усмехнулся и сделал шаг…
Сырые стены, вековая паутина, спертый воздух, вонь. Он метался по узкой клетке, ощущая себя загнанным зверем. Напротив в узилище сидела ненормальная старуха, которая, стоило ему пошевелиться, начинала истошно кричать. До нее не было дела, но почему-то Сару не хотелось нервировать несчастную. Чтобы не мельтешить — сел на пол.
«Так и буду день за днем, как старуха, сходить с ума…» — мелькнула мысль, и рядом раздался властный женский голос:
— Именно так!
Он вздрогнул. Поднял голову и увидел, как в проходе медленно обретает плотность тень. Женщина стояла перед решеткой, но из-за закрытого глубоким капюшоном лица, он не видел ее черты.
— От тебя разит!
— Я не на свидание шел, — Асаар ринулся бы на нее и свернул шею, если бы ни понимал, что, кроме решетки, на его пути магия.
— Некоторые и на свидания ходят такими же. Смотри! — ожесточенно велела она, отступила, и он увидел, как старуха сквозь решетку тянет руки к ведьме. — Не узнаешь?
Волна ужаса прошла по телу и проступила холодным потом, потому что ему показалось, что это могла быть Ана.
— Нет, это не она. Хотя соблазн отомстить был.
Асаар вглядывался в черты сумасшедшей. Она была незнакома, однако с каждым мгновением, что рассматривал ее, самообладание покидало, и находила безотчетная паника.
— Не узнаешь мать?
Сердце Асаара бешено заколотилось, а волосы встали дыбом.
— Что ты с ней сделала! — с трудом прошептал одеревеневшим языком.