На нее возмущенно уставились три пары глаз.

— На кухне ненормальный призывает беженцев топить колдуний, которые скрываются под личиной улыбчивых соседок. И кажется, начнет с меня! — выпалила она, в волнении сжимая пальцы. — Старый маразматик брызжет слюной, клеймит грешников и вопит, что дождь будет лить до тех пор, пока грешники не потонут. И чем скорее им помогут утопиться, тем лучше!

Мрачный Асаар смотрел на нее, своенравно кривя губы. Нижняя была красной и немного опухшей.

— Иди в комнату и не выходи. Надо подумать.

«А при мне подумать нельзя!» — Анка развернулась и гордо ушла, но Сар знал: чем выше она задирает голову, тем злее.

— Надо уходить, — изрек безысходно, когда закрылась дверь.

— Но как? Аола не сможет идти! А никакая повозка не пройдет по раскисшим дорогам! — повысила голос в отчаянии тетушка и начала шагами мерить комнату.

— Знаю, но лучше уйти. Деревня недалеко. Беженцы не добрались туда, и мы быстро найдем приют. Еще мне нужно поговорить с Аной.

— Она пойдет с нами? — Аола недоумевала, как он может относиться к изворотливой шпионке со снисхождением, после того, как она вновь попыталась соблазнить его и едва не заманила в кабалу.

— Без нее не выберемся… — кратко пояснил он, не желая распространяться о других причинах.

Когда неожиданно раздался торопливый стук, Юлиана вздрогнула.

— Кто там? — спросила шепотом, трепеща от страха: вдруг фанатик заподозрил в ней неладное и пришел убедиться?

— Я, — отозвался Сар, и она открыла дверь.

— Боишься?

— Видел бы, какой у него злобный взгляд!

— Уходим этой ночью. Если до утра не выберемся, застрянем здесь. Но без твоей помощи не обойтись.

У Анки округлились глаза.

— Вода поднялась высоко: в некоторых местах доходит тебе по грудь.

— И что ты от меня хочешь? — недоверчиво косилась, ожидая подвоха.

Асаар молчал, пытаясь сосредоточиться. Темное платье из струящейся ткани соблазнительно очерчивало фигуру Аны и притягивало взгляд к манящим округлостям. Он отвлекался.

Пока Юлиана ждала ответа, от волнения обхватила себя руками.

— Вода в некоторых местах достигает тебе по грудь, а тетушке и…

— Нет! — возмущенно отчеканила. — Мало того, что ты не считал меня женщиной, заставляя топать пешком, так теперь еще я, как катимал, должна везти на хребте ведьм, которые от меня нос воротят?! — от негодования у нее сузились крылья носа.

— Я с первого дня видел в тебе женщину, — медленно произнес Сар, смотря Анке в глаза. — Красивую, сильную.

— Да ладно? — она склонила голову и иронично прищурилась.

— Я понесу Аолу. Тетушка пойдет пешком, но иногда ей нужна будет помощь.

— Она тяжелая!

— Если ты поможешь с Аолой, я перенесу тетушку, потом тебя.

Под его тяжелым, испытывающим взглядом Юлиана пыталась сдерживаться, но гнев не утихал.

— Хм! — хмыкнула насмешливо. — Ты унижал меня при них, указывал, что я выгляжу нелепо по сравнению с фа. Она называла меня кухаркой. А теперь ты хочешь от меня идиотского великодушия?!

Асаар наблюдал, как от негодования резко и часто вздымается ее грудь. Ана хмурилась, даже щеки ее порозовели от гнева

— А теперь вдруг я стала женщиной? Да еще красивой?! А забыл, как ты напоследок бросил: «Извини, но ты не понравилась мне! Прощай!»

Вспомнив обиды, она разнервничалась и сейчас ненавидела Сара так сильно, что готова была рискнуть и остаться, лишь бы досадить ему. Умом понимала: это глупость, но не могла с собой ничего поделать.

«Нет! Нет! И нет! Позову Талазу, на крайний случай — портал. А, если не получится, лучше перетерплю старого развратника, но ни за что не потащу на себе этих выскочек! Прошлых унижений хватило!»

По глазам Аны, полных презрения, Сар прочитал: она скорее согласится причинить боль себе, чем нести Аолу и спастись самой. Он знал, что задевал ее, но подумать не мог, что настолько сильно. Оправдываться сейчас было бестолку: что бы ни сказал, Ану уже не успокоить. Поэтому, набрав в грудь воздуха, напомнил:

— Я спас тебя у Силисов от пыток, насилия и рабства. Но, наверно, не стоило этого делать, ведь ты жаждешь испытать боль из упрямства и ненависти.

Ана смотрела на него исподлобья, взглядом, полным презрения, и ее ненависть он ощущал кожей. Шумно набрав воздуха, она выдавила из себя: