Мариус только плечами передернул.

— Мне все нравится, Алайна. Но мне кажется, правильным будет, если мы с тобой поженимся. Разве не этого хотят все девушки?

Ее внезапно начал бить озноб.

— Поженимся? Ох, Мариус, мы можем не дожить до свадьбы. Все, что угодно… И мне страшно, очень страшно, что я потеряю тебя, или ты меня, и у нас ничего не останется, чтоб вспомнить.

— Но, может, это и правильно? — он прищурился, — может, пусть лучше будет так, чтобы потом не больно?

— Нет, — Алька упрямо мотнула головой и шагнула к нему, медленно разматывая свое одеяние, — нет, это неправильно. Все неправильно. Пусть лучше будет больно, но мы хотя бы запомним друг друга.

Она потянула веревочку, шаровары шелковой тряпочкой упали к ногам.

— Тебе… противно, что я в перьях?

— Нет, — взгляд Мариуса сделался пронзительным, даже злым.

— Тогда… я хочу, чтобы мы… этой ночью… по-настоящему. Как муж и жена.

Алька сказала это и замерла в ожидании. Если он откажется… наверное, она и этой-то ночи не переживет.

Она, не отрываясь, смотрела на его лицо, отчего-то хмурое и сосредоточенное. А потом Мариус выдохнул хрипло:

— Иди сюда.

Шаг. Тело деревенеет от страха. Еще шаг.

Она едва сообразила, что Мариус вскочил с кровати и подхватил ее на руки. И совсем растерялась, когда бросил ее в перину, на спину, заставляя распластать крылья.

— Маленькая пугливая птичка, — хриплый шепот на ухо, — раз решила, то решила. Бояться здесь нечего.

— Больно будет? — Алька почувствовала, как сильные пальцы нашли под перьевым воротником ее грудь, и уже ласкают, медленно, завораживающе-медленно, очень приятно.

— Я постараюсь, чтоб не было. Расслабься. Можешь даже глаза закрыть.

Она подчинилась. Теперь, когда перед глазами было темно, остались одни ощущения: горячие, приятные, от которых просыпалось странное чувство, будто чего-то не хватает. Вжимаемая в перину тяжелым мужским телом, Алька доверчиво позволяла ему себя целовать. Ласкать губы, скулы, шею — там, где была кожа. Голый животик. И даже ниже… В какой-то момент ей стало стыдно, она было сжала колени, но Мариус не дал. Альке уже казалось, что его руки, его губы везде. И так хорошо стало от этого, что она сама раздвинула бедра, чуть приподнимая их.

Боли не было. Просто ощущение дискомфорта, как будто ее растягивают изнутри. А потом и это чувство ушло, уступив место горячим волнам. Они проникали в ее тело, обжигающе-приятные, опутывали золотыми пламенеющими нитями, постепенно стягиваясь в полыхающий узел где-то в низу живота — чтобы потом в один миг разбиться мириадами сверкающих брызг, заставляя выгибаться дугой, задыхаться, захлебываться собственными вскриками.

— Алечка, — шепот едва достигал сознания, — я тебя люблю. Спасибо, что подарила мне это счастье.

— Я… тоже… люблю тебя, — обессиленно пробормотала Алька, — просто вот так. Да.

А про себя подумала — ну вот и все. Теперь они — вместе, чтобы ни случилось. Они просто принадлежат друг другу, и это хорошо и правильно, и навсегда.

Мариус прижал ее к себе, целуя в затылок, обнимая за талию, и Алька медленно уплывала в дрему.

Но чувство тревоги никуда не делось. Оно как будто задремало, а потом снова посреди ночи подняло голову. Как будто что-то было — или могло пойти не так. Алька прижалась к крепкому телу Мариуса, уткнулась лицом ему в грудь и постаралась снова уснуть. И у нее получилось.

Пелена замерла, натянулась зеркалом. Даже радужные сполохи застыли, расплывшись цветными пятнами. Кровь бухала в висках, перья сами собой топорщились. Алька покосилась на стоящего рядом Мариуса. Он молчал и просто держал ее за руку. До Пелены оставались считанные шаги. За спиной остался Сантор, грозное черное изваяние.

"Ты всегда можешь искать здесь убежища".

"Я сделаю все, чтобы помочь".

"Ты очень похожа на свою мать. Такая же упрямая и свободолюбивая. Не смог ее удержать, и тебя не могу, да и не нужно, наверное".

Судорожно выдохнув, Алька обернулась и вымученно улыбнулась крагху. Тот понял руку, прощаясь. Так и стоял у начала гранитного плато, вплотную примкнувшего к Пелене.

"Надеюсь, у нас получится", — подумала Алька, шагнув вперед, еще ближе к неизвестности.

— Готова? — прошептал Мариус и еще крепче сжал ее ладонь.

— Да…

Шаг, другой, третий.

Алька ощутила легкое сопротивление. Как будто входила в холодное, липкое желе, оно противилось, пружинило, откидывало назад.