...От одного поселения Катуллы до другого было чуть меньше одного дневного перехода, я бы шла и дальше, но меня уговорили ночевать в привычной обстановке постоялого двора (пусть и не шибко чистого, богатого и достойного посещения столь знатной особы), чем среди голых камней где-то посреди гулких пещер. Тишина подземелий, признаться, устраивала меня куда больше шума города - толчея, гам, вонь раздражали больше, чем угроза ночного нападения. Да, дороги между селениями Катуллы совершенно безопасными не были. Разветвленная сеть тоннелей, изъевшая нутро гор подобно муравейнику, таила в себе немало опасностей: шайки грабителей, промышлявших на дороге, были здесь делом привычным, а Тирдал категорично запретил подвергать мою драгоценную особу всяческой, даже мнимой, угрозе. Чаще всего я не перечила. Мне хотелось просто добраться до Грейла, до Старого Хуба, так зачем же осложнять свой путь ненужными спорами?

Дорогой я заставляла Ктобу учить меня ренейдскому языку, что вызывало, разумеется, неодобрение у моих спутников. К чему знать ненавистный язык ненавистных врагов? Пусть вместо слов за нас говорят мечи! Но я хотела знать. Не просто из желания скоротать дорогу. Плен у ренейдов многому меня научил и пусть сейчас я была окружена сильной охраной, исключать того, что когда-нибудь окажусь с врагом лицом к лицу, не могла. Мне не нужно было уметь говорить по-ренейдски, мне достаточно было понимать.

Ктобу оказался неплохим учителем, а ренейдский язык - не сложнее северо-киттского диалекта, да и похож к тому же. Заучивать несколько десятков слов за раз было для меня несложно, к тому же оказалось, что богатством языка ренейды не отличались.

Я могла быть довольна: если мой собеседник будет говорить на общераспространенном рейне, том, что использовала официальная Ла-Ренейда, худо-бедно, но понять его я смогу.

Думать ни о чем другом не хотелось. Засевшая где-то глубоко внутри меня тревога вырывалась нервностью жестов, но лишь Ктобу понимал истинные причины этого. Вот только сам Ктобу молчал. Собирался ли он сам связаться с Ледяной Лиран или отправил гонца, или рассчитывает добраться до Шела... Ничего этого я не знала. И предпочитала не торопить события. Дурные вести, как водится, сами находят нас, хотим мы того или нет.

Иксана была старой. Не столь многолюдной, как Вероница, но зато старой. Камень, из которого были сложены стены домов, не крошился от ветхости, здесь не было ветра и дождя, день за днем выбивающих из него крепость и силу, но дряхлость чувствовалась в другом. Из-за войны беженцы хлынули в Катуллу, они занимали старые дома и наспех лепили новые, однако скрыть следы времени на полуразвалившихся постройках так и не смогли. Вот кое-как залатанная крыша - свежие пятна дранки выделяются на ней как проплешины на шкуре старого пса. Вот треснувшая стена - дабы она не обвалилась окончательно, хозяин небрежно подпер ее бревном, и теперь непонятно было, чего опасаться больше: неожиданно падающих камней или бревна... Улицы здесь когда-то были аккуратно выровнены и вычищены, кое-где даже виднелись рисунки узорной плитки... теперь же мусор не давал и шагу ступить, а за каменной крошкой не то, что рисунки, даже ямы углядеть было трудно. Вот и шли, внимательно глядя себе под ноги.

– Закатилась слава Серебрянного Рога, - печально вздохнул Орфик, - Несколько лет назад здесь доживала свой век последняя горняцкая семья. И это многолюдье здесь ненадолго.

– Что за Серебрянный Рог такой?
– подозрительно оглядываясь, спросил молодой Граер.

Мы шли быстро, ведя в поводу своих мулов, лавируя между каменными стенами и озабоченно снующими людьми. Постоялый двор, как нам сказали, стоял на отшибе, на другой стороне поселка. Туда мы и спешили.

– Когда-то здесь жили горняки, - пояснил Орфик и показал рукой в чернеющее справа нутро горы, - Вон там, видишь? Там начинались штольни. Серебрянная жила там была. Только ничего больше не осталось. Лет сто как все серебро подняли. Все вычерпали.

– Так уж ничего-ничего не осталось?
– загорелся Граер.

– А ты поди посмотри, - фыркнул Орфик, - может, что и найдешь. Говорят, охотники и сейчас есть. Только добираться до жилы долго - прорыли, как говорят, горку до самого нутра, не один день идти надо. Да и заплутать легко. А назад, говорят, и не выбраться.

– А ты там был, что ли?
– с сожалением покосившись на темное жерло уходящего вправо и вниз тоннеля, проворчал Граер.

– Я-то?
– рассмеялся Орфик, - Мне-то на что?

Меня разбудил лязг оружия и крики. Трудно было понять, что происходит, трудно было понять, долго ли я проспала - из-за усталости я уснула, едва коснувшись головой жесткой подушки. Дирсена подхватилась и тоненько не то пискнула, не то простонала, отодвинувшись подальше в угол.

Я едва успела накинуть на плечи длинную верхнюю тунику, как дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял человек с лампой в руке. Свет слепил, оттого я никак не могла рассмотреть вошедшего, да и он держал лампу так, что лица было не разглядеть.

– Надорра, вот Вы где, - надменно и развязно сказал он, - Соблаговолите пойти с нами, если не хотите, чтобы Вас несли как плечах, как овцу.

Звон стали раздавался где-то за дверями то ближе, то дальше, крики ярости смешивались с воплями боли, где-то неподалеку затряслась и взорвалась стена, укутав ноги стоявшего в дверях мужчины клубом каменной пыли. Потолок надо мной угрожающе провис и сыпанул меленькой крошкой. Дирсена набрала побольше воздуха в грудь и выпустила наружу отчаянный, режущий уши вопль. Неизвестный с досадой махнул рукой, мимо него в комнату проскользнул еще один, подошел к девушке и влепил ей пощечину. Дирсена замолкла, испуганно всхлипывая.