Бранов усмехнулся, покачав головой.

— Ну, что-то вроде того.

Я с новой силой вцепилась в сидение, глубоко дыша. Еще минута болтания по дорогам, а-ля по американским горкам, и я точно выставлю весь свой завтрак на обозрение.

— Немного осталось, — заметив мою мертвецкую бледность, едва приоткрыл Ян окошко. — Потерпи чуток.

Тонкие струйки свежего воздуха тут же окутали лицо, и стало гораздо легче.

Еще четверть часа по восставшим снежным буеракам и колеям, и мы въехали в один из пригородных поселков. Попетляли по узким улочкам и остановились перед одноэтажным домом с тщательно вычищенной площадкой, чернеющей небольшими проталинами.

Я выбралась на свободу и с удовольствием втянула сладковато-свежий запах влаги и сырых опилок. Уму непостижимо! И впрямь что ли весна нагрянула? Глобальное потепление в действии.

— За мной, — скомандовал выбравшийся следом Ян, вплотную подойдя к деревянной резной калитке.

Он едва потянулся к ручке, как из внушительной щели под воротами показалась не менее внушительная лохматая собачья морда. Глаза с красноватой сеткой капилляров медленно, с толикой немого возмущения, переползли с аспиранта на меня, задержались на секунду и поползли обратно.

— Боф!

Ворота содрогнулись, когда с очередным, но явно угрожающим грудным «боф» обладатель морды дернулся, сдавая назад, а затем вновь с грозным лаем рванул вперед.

— Боф-боф-бофф!

Похоже, псина наконец вспомнила, для чего ее ко двору приставили. Одно хорошо, габариты животинки явно не позволяли ей просочиться через щель наружу и оттяпать незваным гостям все оттяпываемые части тела.

Когда ворота, вновь сдерживая натиск могучей мохнатой туши, содрогнулись, я с писком заскочила Бранову за спину и вцепившись в его куртку.

— Может, нам лучше… — едва начала я, но аспирант уже отворил калитку.

Собачья морда в тот же миг, будто намыленная, выскочила из щели, и теперь ее обладатель явно приготовился к атаке.

Прыжок, и я замерла, парализованная страхом.

— Бобка! — задрав подбородок, взвыл аспирант, когда пес рывком поднялся на задние лапы, пытаясь его облизать. — Здравствуй, мальчик! Здравствуй!

Псина, счастливо фыркая, вновь обратилась на все четыре лапы, безостановочно крутя хвостом, как опахалом. Выждав, она вновь, под возмущенные Брановские вопли, толкнула его в грудь и дотянулась-таки до лица, смачно обслюнявив.

— Сгинь! Фу!

Ян еле совладал с махиной, и теперь уже с очередным совершенно добродушным «боф» пес начал заваливается аспиранту в ноги.

— Хороший, хороший, — с явным усилием трепал Ян псину за бока и шею. — Мика, придержи его. Я машину во двор загоню.

— Придержать?

Я дара речи лишилась, когда аспирант, ловко высвободив ноги из под многотонной, закатившей в экстазе глаза туши, резво зашагал к воротам. Отодвинул щеколду. А Бобка, едва осознавший, что прежний генератор неземного собачьего удовольствия его покинул, с трудом поднялся, обращая взгляд посоловевших глаз на новую жертву.

— Ян, я не смогу его…!

Псина прыгнула, оставив следы мокрых лап на моем пуховике. От внезапности и силы толчка я пошатнулась и еле на ногах устояла.

— Они не укусит, не бойся. Почеши за ухом и хоть веревки из его вей, — смеясь, посоветовал аспирант, распахнув широченные деревянные створки, и скрылся из виду.

Растеряно озираясь, я потянулась к лохматой морде.

— Хороший, Бобка, хороший, — увещевала я, робко поглаживая голову, увенчанную послушно уложенными уголочками ушей.

Пес жмурился, вываливал язык, пускал слюни, но явно из-за толстенной шубы с подшерстком едва ощущал эти легкие прикосновения. Кажется, даже в отместку за халяву готовился вновь прыгнуть, измарав меня окончательно. Осмелев, я растопырила пальцы и со всей силы прошлась по собачьей спине и шее, будто расческой.

Бобка удовлетворенно фыркнул и завалился на бок, подставляя живот. Я присела рядом с ним на корточки.

— Как просто тебя выключить, оказалось, — посмеялась я, то и дело зарываясь в шерсть на могучей груди и упитанном пузе.

Ян уже заехал во двор и заглушил мотор, как из дома, на ходу вытирая руки кухонным полотенцем, выскочила женщина.

— Ой, не надо! Не надо! Он линяет!

Высокая, голубоглазая, с крупными кудрями темных волос. Ее лица едва ли коснулись первые признаки возраста. Десятка четыре-пять прожитых лет выдавали лишь чуть красноватые в морщинках руки.

Я отпрянула и поднялась, переводя взгляд на свои ноги.

Вот черт. Темная джинсовая ткань и короткие замшевые сапожки так и пестрели обилием рыжих собачьих волос.