— Мне следовало догадаться.

Григорий прошелся по комнате. Шаги гулким эхом отражались от стен. Настя насторожено следила за ним, но Белов, пытаясь привести мысли в порядок, просто игнорировал невесту.

Для преображенца теперь все становилось понятным: и тот, почему он так просто провел девушку во дворец к государыне, и то, почему его так влекло к Насте все это время.

Ведьма. Вернее, ведунья, которая обретет полную силу лишь после близости с мужчиной. Для оборотня ведунья всегда становилась истинной парой. Её сила подпитывалась силой волка, а сам преображенец…

Белову невольно вспомнился командир и то, как Анна Михайловна всегда хлопотала вокруг мужа. О таком браке можно было лишь мечтать. Вздохнув, Григорий вновь повернулся к невесте.

— Раньше почему молчала? — он все еще злился, и вопрос прозвучал резко.

Настя нервно повела плечом.

— Ты не спрашивал.

Белов усмехнулся незамысловатому ответу невесты. Злость уже улеглась, сменившись непонятной пока гаммой чувств. Зверь внутри блаженно жмурился, словно утверждая «Я же говорил…»

— А то ты бы ответила? — слегка поддразнил девушку преображенец.

— Ответила бы, — двушка опять покусала губы. — Наверное.

Последнее слово, сказанное, как Насте думалось еле слышно, заставила Белова скривиться. Звериные глаза опасно заблестели.

— Врешь, — протянул преображенец тем тоном, которым обычно разговаривал с младшей сестрой.

Девушка вспыхнула:

— А скажи я тебе, что изменилось бы? Во дворец не повел? Или колокольчики бы мне дарить стал, а не кому другому?

— Какие колокольчики?

— Которые давеча собирал, когда мы от твоей сестры ехали, — буркнула Настя, уже жалея о вырвавшейся фразе, вот дались ей эти цветы. — Тебя еще Левшин у заставы Питерсхоффской ждал.

— Сашка? — Белов нахмурился, вспоминая события, а потом рассмеялся. — Так это мы к Бутурлину помчались. Александр Борисович Левшину меня сыскать наказал, вот тот к заставе и поехал.

— Мог бы и мне сказать, — пробурчала Настя, уже не зная, на кого ей злиться: на Белова за то, что так лихо умчался или на саму себя.

— Да не подумал я, — покаянно произнес преображенец. — Александр Борисович приказами не разбрасывается, вот я и поспешил. Он мне потом еще за цветы эти выговаривал, что я к нему, как на свидание!

Девушка невольно улыбнулась, представив себе недовольство подполковника преображенцев при виде офицера с букетом полевых цветов.

— А вот поделом тебе! — с напускной строгостью сказала она жениху. — Надо было меньше амуры с фрейлинами крутить!

Белов широко улыбнулся, блеснув в полутьме белыми зубами.

— Никак ревнуете, Анастасия Платоновна? — весело спросил он, стремясь перевести все в шутку.

— Ничуть. Только, Григорий Петрович, мне от ваших амуров неприятности одни, — в тон ему отозвалась девушка. — Сперва Головина, теперь вот — Марфа… кстати, а как ты узнал про письмо Анны Михайловны?

— Я караулы как раз расставлял по парку, а Марфа в беседке подругам хвалилась, что письмо припрятала и тебя под гнев Елисаветы Петровны подвела. Я письмо и отобрал, во дворец пошел.

— Неужто Марфа тебе его вот так отдала?

— Да кто ее спрашивал? — Григорий улыбнулся, разом став похож на проказливого мальчишку. — Из рук выдернул, и к тебе. А Даша мне как раз и сказала, что ты у государыни… Жаль только вовремя не успел, — Григорий вновь коснулся щеки.

Девушка смущенно улыбнулась, замерла, опуская взгляд, но сразу же вскинула голову, смотря на жениха своими огромными серыми глазами. В этом жесте не было ничего искусственного и жеманного, и Белов вдруг понял, что наслаждается тем, как от простых прикосновений трепещут ресницы его невесты. Раньше, с другими это кокетство было просто игрой, частью ритуала, который позволял перейти к главным удовольствиям. С Настей все ощущалось по-другому, словно происходило впервые.

Запах мяты кружил голову, преображенцу захотелось прижать девушку к себе, осыпая лицо поцелуями, медленно выпутать ее из платья и…

Зверь внутри подпрыгнул. Шерсть на холке от возбуждения взъерошилась. Он нетерпеливо заскулил, полностью разделяя желания человеческой ипостаси. Преображенец одернул руку, скользившую по атласной коже к вырезу корсажа, и мысленно отругал себя. В конце концов, он не мальчишка, а будущая жена заслуживала уважения.

Белов решительно отстранился и, все еще не выпуская невесту из объятий, вгляделся в её лицо.