— Ваша хозяйка дома? — спросил он у служанки.

— Госпожа нездорова, сегодня не принимает.

— Позвольте пройти. — Терпение Федотова лопнуло. — Нет желания и времени приезжать еще раз.

Служанка посторонилась.

— Но, барин, госпожа не принимает, — бежала за ним девушка и кричала в спину.

Федотов прошёл в гостиную. На диване с повязкой на голове и примочках на веках лежала Нелюбова. Её лицо перекривило, глаза перекосило, зрачки вываливались из орбит. Она производила ужасающее впечатление. Прохор Петрович не обратил ни на что внимания и начал без предисловия:

— В первый и в последний раз предупреждаю. Если еще когда-нибудь вы подойдёте к княжне Ларской даже на пушечный выстрел, я за себя не ручаюсь. Приму все меры, чтобы оградить её и себя от вашего вмешательства в нашу жизнь. И тогда мои действия будут очень жёсткими. Обещаю! Потрудитесь принять к сведению мои слова. Не желаю вас больше видеть! — Прохор Петрович не мог сдержаться, возмущение заставило его изменить самому себе и перейти границы дозволенного. У Анфисы не нашлось слов ему ответить.

Он быстрым шагом покинул её дом.

Переживания

— Мне сегодня пригрезилось, как Наденька исполняла романсы, — сказала Софья Гавриловна за чаем.

— Ах, тётушка, не травите душу. С уходом матушки никто не смог повторить её шедевры, так искренне и тонко исполнять романсы могла только княгиня Ларская. Она это делала восхитительно.

— Да. Надя была одарена, очень музыкальна, а голос, голос какой у неё был! — Тётушка приложила ладонь ко лбу, опираясь на локоть, опустила глаза и ушла в свои думы. — Ну да ладно, повздыхали, поохали и достаточно. Хватит тоску навевать. Теперь ты петь будешь.

— Что вы, я так не умею.

— Научишься. Ты не первая и не последняя, при желании всё постичь можно, — заключила Софья Гавриловна. Я заметила, её мысли были заняты чем-то другим, она перескакивала с одной темы на другую, не желая начинать неприятный разговор. И всё же заговорила:

— Скажи, ты себя плохо чувствуешь?

— Почему вы спрашиваете?

— Вижу. Ты грустишь, а причины не знаю. Поделись, я ведь тебе не чужая, а вдруг помочь смогу.

— Никто мне не поможет. То, что было, не вернуть.

— С этим соглашусь. Но ты молода, вся жизнь впереди, я всегда готова откликнуться и выручить. Василий тебя очень любит — для грусти нет причин. Не отчаивайся. Только хуже себе сделаешь. Печаль вредит здоровью. Племяшенька, а ну-ка, посмотри на меня.

Софья Гавриловна обратила на меня взор, и я разглядела — мои слова вызвали у неё сомнение. В её глазах проскользнуло недоверие, что заставило меня покраснеть.

— Вижу, затаилась ты, секрет появился, ты его глубоко припрятала от меня. Зачем? Я ведь твоя тётушка. Поделись, облегчи душу.

Мне нечего было сказать, опустила глаза в пол, чтобы по моему взгляду она не догадалась, что стряслось.

— Простите, дорогая тётушка, не моя тайна, не велено говорить. Уговор был.

— Ну, как знаешь. Расстроила ты меня. Волнуюсь. Ниночка, душа моя, с тобой творится что-то странное, и на любовную лихорадку не похоже. Настаивать не буду, захочешь поговорить, выслушаю в любое время, ночью приходи — помогу. Пойми, я в ответе за тебя перед твоими родными. Не держи в себе, душа не резиновая. Выплесни наружу. Будь умницей.

— Благодарю вас, дорогая тётушка. Вы правы, это не любовь. Всему своё время, — ответила кое-как на ходу и ушла к себе. Знаю, этот поступок равносилен бегству, но открыться сейчас не было сил. Слёзы душили. Графу Гомельскому помогла, он обрёл друга в моём лице, но на свои плечи взвалила страдания, ибо понимала, что сковала себя по рукам и ногам этим обязательством. Переживания ворвались в мою жизнь внезапно и клевали душу беспрестанно. В документе будет фигурировать, что я — жена, стало быть, путь к любви для меня отрезан навсегда. По сути — мы чужие люди. И что мне теперь делать? К нему переезжать? Но это противоречит моим планам. Мысли отравляли существование, настроение пропало бесследно, с ним желания покинули меня. Жизнь в полном неведении — наказание.

Благотворительность

Я с трудом поборола в себе зависимость от Долинского — человека, который недостоин был моей любви. С радостью избавилась от навязчивых ухаживаний Ильинского, пожелавшего силой обратить моё внимание на себя. Насильственное и властное вторжение в мою жизнь графа Гомельского изрядно нарушило душевное состояние и чуть было окончательно не уничтожило уклад привычной жизни. Так много произошло событий, которые отравили мою жизнь, напрочь лишив её прежнего обаяния.

«С тех пор как горе нагрянуло, на моём пути встречаются непорядочные люди. Что бы это могло означать?»