— Да будет вам известно, княжна ни в чём не нуждается, о ней есть кому позаботиться. Вы носите титул графа, и не совестно вам? Позор, как вы могли? Мне стыдно за вас, — расстроился не на шутку Прохор Петрович.

— Пожалуйста, извините старика. Хотел из благих намерений, а получилось… Мне пора. — Граф Гомельский откланялся и уехал.

— И как такое пережить? — спросила тётушка, промокая глаза от слёз.

— Простите, не будем продолжать. Об одном прошу — никому ни слова о случившемся. Пощадите племянницу.

— Умолкаю. Со временем всё образуется, только бы Нина выздоровела. Слышала, в сёлах эпидемия. Будьте осторожны.

— Благодарю. О Ниночке я позабочусь, вам не о чем волноваться.

— Вы — золото!

— Я очень люблю вашу племянницу, жизни без неё не мыслю.

— Знаю, вы преданный друг, поэтому поступок графа задел за живое.

Федотов, гневаясь, посмотрел на княгиню.

— Простите, больше не нарушу слово, — пообещала тётушка.

Борьба за жизнь

В Петербурге стоял холодный день. Зима на сей раз выдалась суровой. Мороз крепчал. Метелица ровным слоем пушистого снега окутывала дома и устилала дороги. На небосклоне всё отчётливее и назойливее проявлялось белое колючее солнце — предвестник бури, плохое предзнаменование. Знак свыше!

Начинался поворотный период в моей жизни, он имел характерные особенности, каждый новый штрих был наделён глубоким смыслом. Это поистине тягостное время стало порой тяжких испытаний, судьбоносных ожиданий и больших надежд.

Мы вернулись в Петербург, Прохор Петрович отвёз меня к себе в имение и поехал к княгине, чтобы оповестить её.

— Мой добрый друг, как я ждала вас. Где Ниночка?

— У меня в имении. Вам не стоит рисковать, болезнь заразная, — ответил он тётушке. — Но я верю, что мы переборем её. Состояние Ниночки с божьей помощью нормализуется, она вернётся к вам. Можете доверять мне. Не волнуйтесь, по мере возможности буду навещать и ставить в курс дела.

— Благодарю. Вы — настоящий друг. Вам я доверяю всецело.

— На данном этапе самое главное выходить Ниночку, всё остальное значения не имеет.

— Буду молиться, в церковь схожу, поставлю свечку за её выздоровление и чтобы Господь дал вам силы. Он не оставит нас в трудную минуту.

— Вы правы. И я на Его благословение и помощь полагаюсь, — ответил Прохор Петрович. — Каждое воскресенье об этом прошу на литургии.

Воистину Господь проверял меня, это стало понятным после выздоровления, только тогда истина открылась мне, я взглянула другими глазами на происходящее и переосмыслила свою недолгую жизнь.

Эпидемия явилась невыносимым испытанием, она косила людей, истребляла без сожаления. И только особое расположение Всевышнего — его подарок — могло сотворить чудо. У меня, как и у многих людей, не было шансов переломить судьбу и выжить. Но вопреки страстному желанию врагов избавиться от меня это не случилось по одной причине — рядом оказался человек, для которого моя смерть означала бы крушение всех его надежд и преждевременный уход из жизни. Он бы не смог без меня. Причины открылись мне гораздо позже. Помимо этого, в нём яростно билась воля к победе, он в такой сложной ситуации не остановился, не опустил руки, не смирился, не сдался. Прохор Петрович неистово боролся всеми силами и средствами, чтобы не допустить самого страшного.

Моментами моё сознание затуманилось настолько, что уносило далеко-далеко, где всё беспросветно и вечная тьма. Крохотные потуги удержать жизнь, судорожно хватаясь за её подол, не облегчали страданий. Я оказалась бессильна перед смертью, на краю пропасти мне не хватило душевных и физических сил противостоять злому року. Однако независимо от тяжести положения за меня неистово боролись, и это продлевало мои дни.

Я не осознавала, что в моё потухшее, безжизненное тело вливали новые силы, которые принесли исцеление. Долгое время находилась в полуобморочном состоянии. Пищу отказывалась принимать.

Как только мы вернулись, Прохор Петрович сразу же созвал консилиум врачей-эпидемиологов, оставшихся в Петербурге. Они обсудили ситуацию, расписали план экстренных и первоочередных мер для купирования острого процесса. Профессор с длинной бородой, которую поминутно разглаживал длинными тонкими пальцами, стоял задумавшись. И всё же не сдержался и высказал свои мысли вслух:

— Да-с, плоха, очень плоха, тяжко вам придётся, но побороться стоит.

На что Прохор Петрович, с трудом сдерживая себя, ответил:

— Вы полагаете, профессор, надеяться не на что?

— Вот этого я не говорил. Дам вам совет. Обратитесь к моему коллеге — профессору Ольховскому, он в своих изысканиях и исследованиях опережает время, попомните моё слово, его труды будут изучать спустя столетия. Наш учёный многих вернул к жизни.

— Благодарю. Обязательно воспользуюсь вашим советом.

Прохор Петрович собрал волю в кулак, попросил аудиенции, побеседовал с профессором Ольховским Владимиром Ивановичем, слёзно просил о помощи, и они договорились. Профессор принял его предложение. Переехал на время в имение и, не отходя от меня, постепенно, очень медленно, шаг за шагом добивался улучшения моего состояния. Наряду с традиционными порошками, доктор ежедневно вводил мне капельным методом физиологический раствор поваренной соли, таким образом насыщал меня полезными микроэлементами и жидкостью. Он поддерживал водно-солевой баланс, который нарушился в силу обезвоживания в моём потухшем организме. Раствор доктор готовил в своей лаборатории. Владимир Иванович употребил в дело всё своё мастерство, знания и фантазию. Как-то на совете профессоров академии у него спросили: