— Нина, ты слышала? Собираемся быстро.

— Не задержу, тётушка.

Волшебный дар

Концерт давали в Мариинском театре. Народу съехалось много. То ли слух прошёл, что Ольга даёт прощальный концерт, то ли много желающих нашлось послушать влюблённый дуэт, неизвестно. На подходе к театру поминутно спрашивали:

— Лишний билетик есть?

Преподаватели кафедры прибыли в полном составе, ректор консерватории с супругой, солисты Мариинского театра пришли послушать коллегу. Студенты и меломаны устроились на галёрке. Родители Ольги и Вениамина заняли соседнюю ложу рядом с нами. В этот вечер зал был набит до отказа. Ни одного свободного места. Прохор Петрович заботливо усадил нас в ложе и купил программку. Первое отделение состояло из произведений зарубежных композиторов, второе включало романсы и арии из опер русских композиторов. Время тянулось как резина. Ожидание нервировало слушателей.

Наконец оркестранты заняли свои места в оркестровой яме, убрали освещение в зале. Дирижёр поднял палочку, призывая музыкантов к полной готовности, и действо началось: прозвучала увертюра к опере Михаила Ивановича Глинки «Руслан и Людмила», настраивая слушателей на трогательное свидание с великой музыкой. Ведущий коротко пояснил, что прозвучит в концерте, не забыл представить слушателям исполнителей, рассказав о каждом из них.

И вот занавес открылся, на сцене появилась Ольга в бледно-голубом декольтированном платье, лиф сидел строго по точёной фигуре, нижняя часть платья — на кринолине. На руках ажурные перчатки, прикрывающие локти. Ничего лишнего, что могло бы отвлечь слушателя от музыки. Изящные украшения подобраны в стиле наряда. Головку украшали аккуратно уложенные волосы, часть которых локонами струились по спине. Выглядела певица обворожительно. Но когда она запела, зал замер. У меня сложилось впечатление, что все, затаив дыхание, срослись с ней. Сама сидела, как завороженная. Необыкновенная чистота и теплота её голоса обволакивали, унося в иной мир. Мне показалось, что горячая любовь и переживания певицы, связанные с расставанием, отразились в звуках. Её голос ласкал, нежил, успокаивал и дарил отраду. Виртуозное исполнение сложнейших пассажей не выпячивалось, напротив, смягчалось, не заостряя внимания слушателя на них. Она не пела, играла голосом, разговаривая интонациями флейты, арфы, скрипки и колокольчиков. Певица доносила замысел композитора, выстраданный сердцем, вкладывая в музыку часть своей трепетной души.

Матушка как-то рассказывала, как пела великая Аделина Патти. Ольга напомнила мне воспоминания родимой. Все эпитеты, которыми матушка награждала Патти, с лёгкостью можно было отнести к молодой вокалистке. Мне подумалось:

«Как же щедро Господь одарил и наградил её».

На огромной сцене творила необыкновенно талантливая исполнительница. Весь концерт меня не покидал вопрос: «Неужели Ольга никогда больше не выйдет на сцену, чтобы подарить слушателям свой талант и мастерство?»

«О чудо, она услышала меня!» — Певица допела последнее произведение на бис, публика стоя аплодировала, выражая своё восхищение и признательность. На сцену полетели букеты цветов. Слушатели не хотели отпускать свою чаровницу. Ольга подняла руку, зал тут же затих, и она сказала:

— Обещаю вам, что в концертах вы меня услышите и еще не раз.

Зал от восторга и радостной новости взорвался овациями. Благодарные слушатели в экстазе скандировали в знак признательности:

— Браво! Браво! Браво! — и вновь цветы, минуя воздушное пространство, летели на сцену.

Это была победа совсем ещё молодой, но очень талантливой певицы!

Супруг Ольги не произвёл на меня такого ошеломляющего впечатления. Крепкий бас-баритон с обычным тембром, но хорошей школой. Однако его исполнение было статичным, в нём не было волнений и переживаний согласно задумке композиторов. В голосе не было тепла. Душа его молчала.

Матушка была большой почитательницей мастеров оперной сцены, поэтому в нашем доме часто устраивались концерты, в которых принимали участие солисты театра. Они были благодарны своей поклоннице за внимание и высокую оценку их труда. Никогда не отказывались участвовать в импровизированных концертах. С детства я была вовлечена в процесс подготовки таких вечеров и очень любила атмосферу, которую они создавали.

Женщина с малиновым клеймом на правой ладони

В антракте к нам подошли родители Ольги: князь Арсений Венедиктов с супругой. Прохор Петрович и мы с тётушкой живо беседовали с ними, делясь впечатлениями о концерте.

Неожиданно наше уединение нарушила очень неприятная и довольно бесцеремонная дама.

Я поразилась — её глаза заплыли мутными пятнами. Зрачков не было видно. Сколько ни старалась, никак не могла разглядеть, какого цвета у неё глаза. Взгляд напористый, дерзкий, впивающийся в собеседника, насаждающий своё присутствие, он не обещал доброжелательности в поведении дамы. По её лицу скользила странная притворная улыбка. Объяснить, почему она вызвала у меня такое отношение, даже не пыталась, но меня сразу оттолкнуло и насторожило её присутствие. Внутренний голос подсказывал, что не тот она человек, которым старается казаться. Я попробовала под невинным предлогом удалиться, тётушка задержала. Дама перекинулась несколькими словами с Прохором Петровичем:

— Что-то вы совсем забыли дорогу к нам. Не навещаете старых добрых знакомых.

— Занят, — коротко и сухо ответил Федотов. Он не желал продолжать с ней беседу. Это было видно невооружённым глазом. Она же, игнорируя его слова и тон, продолжала приторным голосом ластиться как ни в чём не бывало, не обращая внимания на присутствующих.

— Сестра о вас спрашивала. Что передать? И я соскучилась. Когда вас ожидать у нас? Не вредничайте, доставьте одиноким сёстрам радость, — противным ноющим голосом приставала дама к Федотову.

— Простите, я занят, — повторил он.

— Прохор Петрович, душка. — Дама переложила веер в другую руку, намереваясь взять Федотова под руку и отвести в сторону на разговор тет-а-тет, при этом обнажив ладонь правой руки. И тут…

«О боже! — Я оторопела и ахнула. — Женщина с малиновым клеймом», — матушка во сне предупреждала меня. Дурнота волной подкатила к горлу, меня затошнило. Извинилась перед собеседниками, сославшись на усталость, головную боль, и ушла в ложу.

«Вот кого мне нужно сторониться, опасаться, остерегаться и избегать общения». — Теперь мои мысли были заняты только этим.