Необжитые пространства. Том 2. Позаранник
вернуться

Ростокин Виктор
Шрифт:

Черная птица летает

Я ушел от общественной жизни,Не читаю стихи «на народ».И в любви не клянусь я Отчизне,Не зову: «Дружно двинем вперед!»Не осталось запала и бойкости,Истомилась в бореньях душа,Осквернилась от всяческих подлостей —Все благое они сокрушат!Нет надежды уже на спасение,Белый свет поразбрызган. И тьмаЗатопила поля и селенья,Плачет скорбно Россия сама.Не утешить ее и молитвой,Вон свечою береза горит,Это значит, что некому в битвеСупостата-злодея сразить.Он высоко-высоко забрался,Силы черные шлет наискось.Я всю жизнь с ним безропотно дрался,Да вот сделалась квелою кость,И ослабли, раздергались мышцы,Сломлен дух, не поднять мне мечаГоловы своей высохшей выше,Чтобы насмерть ударить сплеча.Кто отважится? Кто помоложе,Побойчее на рифму и слог?Тот бездарен. А этот не может —От плохого вина занемог.Только черная птица летаетНад безродной, поникшей страной,Караулит она, ожидает…Я худой погрозил ей рукой.

«Гляжу я на цветы, на небо и на воду…»

Гляжу я на цветы, на небо и на воду,По росяной земле хожу я босиком.«А дальше скажешь ты, что любишь ты природуИ зорюшку встречаешь за лужком», —Так усмехнешься ты, по жизни строгий умник,В газетах изучая товарооборот,Зеленого отнюдь не слышишь всплеска-шума,Как он идет по борам и «гудет».И Боже упаси, тебе в упрек поставитьТвои заботы, будни – ведь ониНасущны и оправданы. Я славлюЛюдей подобных в праздничные дни.Ты видел сам: в твоем я магазинеБумагу не однажды покупал,И ручки, и стиральные резинки,И уцененный брежневский пенал.Все в норме жизни. То подъем. То под гору.Препятствий нет. И вдруг десятки их.И хочется сбежать хоть на недельку в город,И там в трамвае пляшущем составить стихО подлом ЖКХ и о «Газпроме» алчном,О зверствах полицейских в сообществе людей.Потом бумажку нанизать на пальчикИ пробежать бы по России всей!Но я блефую. Между тем уродомСебя не представляю нипочем.…Гляжу я на цветы, на небо и на воду,По росяной земле я шляюсь босиком.

«Я не то чтоб опешил и в шоке…»

Я не то чтоб опешил и в шоке…Будто сердце корябает гвоздь.Полосует мне сиверок щеки,И калины мерещится гроздь.О, как я далеко отдалилсяОт плетней, от избушки родной,Где когда-то на свет появилсяНа виду васильковых полей.Гнетом пала чужая округа,Бренность гложет сознанье мое.Тучи движутся страждущим цугомИ навязывают миру свое —Ледяные изломы и страхи,Угнетенные всхлипы дубрав.Вон одна проявилася плахой:Быть казненным мне — прав иль не прав.Быть растерзанным мне на обочинеВ неведенье от зрака Высот.Гроздь калины сквозь наволочь ночиТо погаснет, то кротко зовет.Как ей мать моя доброй молитвойЯсным днем сотворила наказ,Чтоб земные провалы и пыткиВ заполошный осилить смог час.Распознав красных ягод мерцанье,Я обрел бы обратно межуК свету детства, к истокам познанья,Где я вещее слово скажу.

«Я говорю: моя Россия…»

Я говорю: моя Россия,Мое Отечество, страна.И та ж лучинка с керосином,Заиндевелая стена.А мать на Бога гневно к'oсится.Просила. Да ниче не дал!С него-то ничего не спросится,Что было можно, все он взял —Кормильца-мужа и здоровье,И молодых годов весну.Полуразрушено подворье,И Жучка воет на луну.Я помню, хоть совсем был малый(И это будто в сердце нож!),Как при погонах некто шалоПозорный учинял грабеж.И отымалось все до крошки,До петушиного пера.Хоть как скреби в тарелке ложкой,Пустой окажется у рта.А их-то, ртов, как щелей в изгороди.Глаза б закрыла… и в отрогИ на кривой осине… «Изверги!» —Ору сегодня. Но не Бог,Ему уж стало не под силуПротивостоять. И воскрешатьПорабощенную Россию,Запуганную властью мать.Чужое все – река и пашни,И даже дом, где в детстве жил.Я прячу смертную поклажу.Меня уж нет. Я – опочил.Вкушайте, изверги, вампиры,Топчите прах мой сапогом.Останется живою лираВзметенным грозным топором.

«Мой гроб поставят под калиной…»

Мой гроб поставят под калиной(Так надо с этого начать!),И батюшка с бородкой клиномЗадорно будет отпевать.И книжное косноязычьеВоспримет или нет Господь.Иное осенит величьеВ прощальный час мой дух и плоть.Она наклонится, калинушка(Случалось ли так на веку?),Услышу ласковое: сынушка…Жаль, что заплакать не смогу.

«Прохожу мимо зеркала…»

Прохожу мимо зеркала,Словно с ним незнаком,К нему чувства померкли,Я к нему не влеком.Он не враг и не друг мне,И не тень, и не свет.Ныне в жизненном кругеМоем лишний предмет.Замотаю тряпицейИ на свалку снесу.Будут звезды светиться,Превращаться в росу.

«Когда мне было восемь лет…»

Когда мне было восемь лет,Я написал стишок короткий,И я подумал: «Я поэт…»,Чему-то улыбнулся кротко.И вот разгадка та пришлаСегодня, когда много прожил,Провижу истину за ложью,Прозренье обрела душаВ минуту ту. Вот так цветокВ неведомом уединеньеИ, не придав тому значенье,Бутон распустит в нужный срок.

«Чтоб до донца испить белый свет…»

Чтоб до донца испить белый свет,Насладиться последнею каплей,Спозаранку несу свой скелетОсторожной пораненной цаплей.Как и не было сроду жилья,Всевозможные блага забыты.В поле зрения божья земля —Ничего-то на ней не избыто.Так же в травах скользят ручейки,И о тайном вещает кукушка.И порхают лучи на сучки,Дабы то, что не слышно, послушать.Я приглядываюсь и молчу,Лишь в дыхании слабые всхлипы.Скоро кто-то затеплит свечу,Половицы нечаянно вскрикнут.Этот будет по смыслу моментТочно так же высок, как рожденье.Жизнь и смерть – одинаков их плен,Как в согласье зарок и сомненье.Нет, я дал укорот забытью,Сколько нежиться можно в постели!Белый свет с наслаждением пью,И душа улыбается в теле.

«Неприхотливость – старости награда…»

Неприхотливость – старости награда,Обноски – в самый раз, теплей они,Прогулка вдоль разрушенной ограды,И серенькому утру нет цены.Чирикнул воробей – потешил душу,Листок щеки коснулся, как он мил.Вернулся в избу, чтоб чайку откушать,И в кипяток душицы посорил.Потом довольный всем прилег, ладониСложив покойно на груди, затих.А мир большой о чем-то балаболил,Как безнадежно занемогший псих.