— Пап, скажи своему водителю, что я сам решу, куда меня везти…

Отец начинает в ответ убеждать, говорить, как мне «удобно и комфортно» будет у них. Ага! Представляю, в каком восторге мачеха от моего предполагаемого возвращения в их дом!

— Пап, я знаю, — говорю твердо, — но я хочу к себе! И жить буду в своей квартире!

Мне приходится отстаивать свои права. У меня и так мало что осталось. Если не будут считаться с моим мнением, меня вообще не станет. Поэтому цепляюсь за каждую возможность остаться собой.

Вот и «Атаку» пришлось продать, чтоб вернуть отцу долг и оплатить лечение. Грустно… Новый владелец теперь рубит хорошие бабки…

Продавая «Атаку», я попрощался с Лизой, которая создавала этот клуб для меня.

Воспоминания о Лизе отдаются мучительной болью. Как я ошибался 4 месяца назад, уезжая и ничего не говоря ей! И как же я был прав. Я думал, что приеду весь такой здоровый и красивый, на своих ногах, а вернулся в инвалидном кресле, без всякой надежды ходить.

Немецкие врачи дорого стоили, но сделали ровно столько же, сколько и наши. Операция не дала результата, и, когда они начали настаивать на еще одной, я послал их к черту и объявил, что возвращаюсь в Россию. Теперь даже не верится, что всего каких-то два часа, и наконец буду дома.

Когда въезжаем в город, прошу водителя остановиться около крупного магазина, сую деньги и отправляю за спиртным. Завтра я, наверное, начну сначала: тренажеры, упражнения, боль — а сегодня хочу забыться.

Водитель возвращается с бутылкой дорогого коньяка. Просили его! Чтоб выпасть из реальности мне достаточно самой дешевой водки. Лишь бы не паленая была! Жить я хочу. Может, уже не так, как раньше, но просто так не сдамся.

Когда подъезжаем к моему дому, дождь льет стеной. Подождав какое-то время в машине и поняв, что можем сидеть до бесконечности, одновременно открываем дверки. Водитель опять долго возится, чтоб пересадить меня в кресло и довезти до лифта, так что за несколько минут мы промокли насквозь.

В квартире чисто и тепло, но пахнет нежилым. В последний раз я был здесь с Лизой, и сейчас невольно ищу хоть какой-то след ее пребывания в этой пустой холостяцкой квартире.

— Алексей Викторович, — окликает меня водитель, вытирая лицо рукавом. Видимо, я давно сижу и молчу, уставившись в одну точку. — Я могу ехать?

И на мой короткий кивок:

— Если что, вы звоните…

Закрыв за ним дверь, первым делом выпиваю полбутылки коньяку. На голодный желудок. Прямо в прихожей. Потом сижу минут пять, ошалело радуясь тому, что отпускает, теплеет внутри. И звоню Пашке. Он единственный из моего прошлого, с кем я общаюсь.

Пашка приходит розовощекий и весь мокрый настолько, что с него у порога натекает лужа. Он в сандалях и осенней куртке, в руках 2 бутылки водки.

Первую мы выпиваем мигом, в течение следующего часа — другую. Уже почти в несознательном состоянии вспоминаем про коньяк. Но не успеваем его разлить — дверь открывается и входит отец. Одет с иголочки, как всегда, в абсолютно чистом и сухом костюме, будто пришел из соседней квартиры.

— Тааак, — тянет он, — и без закуски!

И оборачиваясь назад, кричит:

— Валер, неси!

Появляется тот самый водитель, который меня привез, и вносит пакеты с едой.

Отец сам начинает их распаковывать и выкладывать на стол продукты, а из одного достает бутылку коллекционного виски. Валера почему-то тоже остается и присоединяется к нашей пьянке.

Пашка, бывший до того уже совсем никаким, набрасывается на еду и трезвеет. Отец пьет виски большими глотками, почти не закусывая. Валера только ест.

Мне хорошо впервые за много месяцев. Мыслей в голове никаких, тело расслаблено. Наверно, так и спиваются…

Отец разошелся не на шутку: спорит с Пашкой, послал Валеру за очередной бутылкой, предлагает девочек вызвать.

Я вижу, что, в принципе, Пашка и не против, но не особо доверяет решение такого серьезного вопроса моему отцу. Когда о девочках практически договорились, Пашка начинает ошалело таращиться на дверь. Что сегодня ко мне за паломничество! Обернувшись, мы с отцом видим в дверном проеме разгневанную мачеху в коротком платье с вырезом чуть не до пупка. Одеваться так и не научилась!

— Какого хрена!.. — начинает она орать.

— Выйди! Я сейчас иду, — не вставая с места быстро прерывает ее отец.

— Ты знаешь, сколько я тебя жду! — ноет она жалобно. — А этот неблагодарный… — кивает на меня.

Уж не знаю, чем я ей не угодил. К ним я никогда не лез, и если б не авария…

— Я сказал: выйди! — рычит отец.

И от его негромкого, но такого властного голоса даже я вздрагиваю.

Когда мачеха вылетает за дверь, отец, покачиваясь, встает.

— Ну будь, сын, — хлопает он меня по плечу, — Держись. Если что — я на связи.