— Вы всегда так откровенны с малознакомыми людьми?

— С хорошими людьми, — поправил Леха.

Доктор вздохнул. Потом зевнул.

— Мы — гуманитарная миссия, — сказал он. — Нет у меня полномочий вмешиваться в политику. Тем более, в геополитику. Как частное лицо я наверное сочувствую Институту Шрёдингера. Но как главный врач госпиталя...

— Я же вас не прошу устраивать спасательную операцию! — перебил Леха.

Поймал короткий острый взгляд Корсварена и чуть не хлопнул себя по лбу. Чего-чего, а небольшой спасательный рейд со скромным фейерверком доктор учинил бы с превеликим удовольствием. Это было написано у него на лице крупными четкими буквами.

— Надо только подать сигнал нашим. А если у Дебанги хватит наглости спросить: чего это вы, доктор, мудрили, лазая среди ночи по каким-то невнятным сайтам — вы спокойно и честно ответите: посылал шифровку. И тут его наглость кончится.

Доктор поджал губы.

— Послушайте! — взмолился Леха. — Я же не соврал насчет мифологии йоруба! Пленных было двадцать восемь, осталось семеро! Каждое полнолуние одного из них приносят в жертву Йобе. Еще двое суток — и погибнет следующий! Если мы не отправим шифровку в Институт, это будет на нашей совести. Теперь уже на нашей с вами, потому что вы — в курсе дела. Я хотел через Лоренцо — знаете Лоренцо? — так он удрал из города. Крысы бегут с корабля... Извините, ради бога извините, что втянул вас в это. Но у меня нет выбора.

— И как поступит Институт? — пробормотал доктор, глядя под ноги.

— Не знаю, — честно ответил Леха. — Но мы должны послать сигнал. Тогда у нас будет хотя бы моральное право умыть руки.

— А вы уверены... В смысле — насколько точны ваши данные?

— Я видел пленных своими глазами. Персональная ремонтная бригада Великой Матери. Тяжелое зрелище. Может, я зря это говорю, но они под наркотиками и вряд ли понимают вообще, что с ними творится. Полностью самодостаточные зомби. Но даже если там у всех личность разрушена необратимо — это не снимает с нас ответственности. В полнолуние убьют не жертвенную скотину, а конкретного человека. У него есть имя и номер страховки, он гражданин какой-то страны...

— Вот это меня и беспокоит!

— Доктор, ну вы же не политик! Или я неправ? Вы в данном случае просто скорая помощь.

— Ах, если бы.

Доктор огляделся. Рядом с диваном стояла каталка с бытовой химией и прочими клининговыми прибамбасами. Корсварен взял рулон бумажных полотенец, задумчиво покрутил в руках и протянул Лехе. Достал из кармана халата маркер.

— Был бы я скорой помощью...

Он посмотрел на Леху так красноречиво, что у того отпали последние сомнения насчет спасательных операций. Над доктором висел дамоклов меч политической ответственности, а то бы он тут развел такую неотложную хирургию, что только клочья полетели. Неизвестно, делают ли в КГБ ампутацию страха, а Корсварен производил впечатление человека, у которого вырезана типичная для среднего европейца опаска сказать лишнее слово и кого-нибудь задеть локтем. Он, конечно, старается хорошо себя вести, но случись что, не побоится быть мужчиной. Рыцарь, елки-палки.

Леха благодарно кивнул, взял импровизированные письменные принадлежности и кивнул снова, когда ему указали на диван. Сверяясь с кодовой книгой в планшете, быстро набросал донесение. Корсварен надел ботинки и теперь расхаживал туда-сюда, заложив руки за спину.

— Дичь какая-то! — вырвалось у доктора вдруг.

— Простите?..

— Никогда я к этому не привыкну. Видите ли, дорогой мой, я Африку неплохо знаю, и она в целом на редкость позитивное место. Спокойное и безопасное. У нее просто репутация никуда не годится. А люди тут хорошие. Но если случается катаклизм... Сразу все летит в тартарары и начинается безобразие. Культурный университетский город, столица, и нате вам — человеческие жертвы!.. В этом вы тоже уверены? Точно?

— Мне исполнитель лично жаловался, как ему надоело их убивать, — пробормотал Леха, вычитывая донесение.

— Уму непостижимо!

— Здесь была очень нездоровая обстановка, — Леха, не поднимая глаз, водил пальцем по тексту. Вроде бы все нормально. Подмывало добавить пару слов про «батарейку», но сообщение станет неуклюжим, да и боязно класть такое в интернет даже в самом зашифрованном виде.

— Люди варились в собственном соку, пытались как-то осмыслить происходящее — и скатились в мистицизм, — сказал он. — Спасибо, не в каннибализм. Приплюсуйте наркотики, без них не обошлось...

— Понимаю, но есть же предел человеческой дикости... Хочется пойти к Бабе, взять его за шиворот — добрый католик, защитник веры, спаситель храма! — тряхнуть хорошенько и спросить: дедуля, ты не охренел?!

Корсварен резко остановился и уставился в стену.

— А что, так можно было? — бросил Леха, исправляя запятую на тире.

Сам не понял, зачем ляпнул.

Корсварен молчал. Так сурово, как молчал бы наверное крестоносец, отстраненный от похода в Святую Землю, потому что надо оставить на хозяйстве надежного человека, а ты в Ордене надежней всех, ну и сиди дома, считай по осени цыплят.

«Черт возьми, о чем я, да это же и есть крестоносец! Настоящий! И ему конечно нельзя сделать то, о чем он сейчас размечтался...»

— Не мею права, — прошипел доктор, не оборачиваясь. — И людей у меня... Недостаточно. Вы упомянули исполнителя — и кто это?

— Великая Мать. Она же Виктория Ройс, названная супруга Муделе Бабы, ранее техник боевой группы Крукса и, вероятно, последний оставшийся в живых «Ландскнехт».

Доктор издал неопределенный звук: то ли кашлянул, то ли подавился.