Посмотрев вниз, на толстяка, Мирон окаменел.

На корточках, вытирая об одежду толстяка нож, сидел самый мелкий. Нож тот самый, что был у тощего, - вяло отметил он.

Незаметным движением убрав его с глаз, мелкий посмотрел на Мирона и улыбнулся. Зубы у него были ровные, белые, будто сделанные из снега.

– Мы можем договориться, - сказал он тем же надтреснутым голосом маленькой собачонки.
– Я хочу себе их тела, а что хочешь ты?

– Чего?
– тупо спросил Мирон. Скальпель был таким острым, что не причинял боли, тем не менее, он боялся пошевелиться или даже дотронуться до рукоятки. Одно неловкое движение - и фонтан артериальной крови не заткнуть.

– Сначала на нас троих было одно тело, - терпеливо объяснил мелкий. И многозначительно посмотрел на Мирона.
– Теперь - два. На меня одного, - он посмотрел поочередно на толстяка - на горле дебилоида расцвела широкая, истекающая кровью улыбка, затем на тощего.

Прагматичность улиц. Не раззевай хлебало и довольствуйся тем, что подкидывает судьба.

– Согласен, - кивнул Мирон.
– Только я возьму еще одежду. Вот его, - он показал подбородком на тощего.

Тот, похоже, был всё-таки жив - в окровавленной ноздре то надувался то опадал прозрачный пузырь. Но Мирон задавил в себе чувство жалости. Ему просто повезло. Могло ведь повернуться и так, что это его выпотрошенное тело сейчас волокли бы к ближайшему мусорному баку...

– Помочь вынуть инструмент?
– спросил мелкий.

Мирону не хотелось, чтобы тот подходил. Чёрт, да ему не хотелось оставаться с ним на одной улице! Но выбора нет. Сам он может сделать что-то не то.

– Да, пожалуйста.

Одним текучим движением мелкий оказался у его ноги. Твёрдыми пальцами ощупал мышцы вокруг скальпеля, чему-то кивнул, и взявшись за рукоять, потянул.

У Мирона перехватило дыхание.

– Всё в порядке, - сказал мелкий.
– Ничего важного не задето.

– Спасибо.

И тут же навалилась слабость. Стало жарко, в глазах потемнело и в этой темноте закружились яркие звёздочки. Он стал падать в какой-то колодец. Стенки были выложены камнем, в стыках которых рос ярко-зеленый мох...

– Эй!
– хлопок по щеке был словно тупой тычок.
– Не спать!

Мирон пришел в себя и сел, привалившись к стене. Джинсы вымокли насквозь. Сзади - от снега, спереди - от крови...

– Ты мог бы меня убить, пока я в отключке, - сказал он наблюдая, как мелкий сноровисто втаскивает толстяка себе на плечи. Он был похож на муравья, захомутавшего шершня.

– Нет, ты дурак?
– пропыхтел мелкий.
– Время...

Ничего больше не сказав, он поволок толстяка куда-то в тёмный проезд. Ноги в растоптанных сапогах оставляли в снегу две глубокие борозды.

Ну конечно...
– думал Мирон, поднимаясь и прыгая на одной ноге к телу тощего.
– Толстяк или умер, или при смерти - поэтому его надо оттащить первым. Тощий еще жив, значит, может и подождать. Я же - величина непредсказуемая...

Снимая с тощего одежду - джинсы, толстовку, тёплую зимнюю куртку и кроссовки, он вновь представлял функции.

Странно, что не кровь и смерть выбили его из колеи. Наверное, сказался многолетний опыт хоть и виртуальных, но всё же предельно реалистичных боёв под стенами Трои.

Зато раздеть покойника - или почти покойника - а затем натянуть его не успевшую остыть одежду... Несмотря на функции, его вырвало. Как только кожи коснулась чуть шершавая ткань толстовки, а в ноздри проник чужой едкий запах, он перегнулся пополам и выблевал в снег остатки гостиничного сэндвича. Это при первых спазмах. Потом шла только желчь.

Сутулясь, натянув капюшон до самого носа, он вышел на проспект. Лучше сдаться копам, чем еще раз пережить такое. Ебись оно всё конём.

Временами он сомневался, что находится здесь. Временами казалось, что он лежит дома, в своей Ванне, а это - новая, усовершенствованная многопользовательская игра...

Только вот нога почему-то болит, как ненормальная.

Мирон перевязал рану оторванной от собственной майки полосой, и при ходьбе она больно врезалась в мышцы и всё время норовила сползти.

Яркий свет фонарей, спрятанные под масками из нанопоры лица - надо и ему раздобыть такую - Мирон бездумно шел, приближаясь к Арбату. Повязка всё-таки сползла и рана открылась, но он решил не останавливаться. К чёрту всё.

К чёрту этого злоебучего Платона с его вытребеньками, к чёрту Технозон, к чёрту мамашу-алкоголичку... Он должен подумать о себе.

– Господин Орловский?

Шорох шин по асфальту звучал беспрерывно, он к нему привык и перестал обращать внимания, и когда один из мобилей остановился рядом, даже не повернул головы. Не понял, что обращаются к нему.