Чародей и поэт смотрели на Эдварда с изумлением. В кустах ещё немного пошептались, теперь гораздо более отчётливо. Прошла минута и из листвы показалось несколько прибоженов, у одного из них рога были уже громадные, даже больше, чем у вожака оленьего стада. Поэт диву давался, что такая тяжёлая ноша ещё не сломала существу шею.

Глава партизанского отряда уводил своих людей обратно в лес, за спинами у них были луки и посохи. Видимо, ожидали второго обоза в засаде.

— Они… Просто ушли? — Удивился поэт.

— Они чтут тех, кто чтёт их. — Пояснил барон и вытер проступивший на лбу пот, он боялся, что трюк не сработает. — Я владею их языком.

— И где же ты его выучил, о властелин неожиданности?

— Готовили с одним прибоженом диверсию в Тассоре, дом помещика жгли. Тогда в Новом Рассвете я был уже довольно давно. Все знали, что если дело касается языков, то это ко мне. Данте как-то уговорил одного из лидеров сынов леса нам помочь, но условие было одно — работать они согласились только с тем, кто знает их язык. Послали меня, хоть и мой словарный запас насчитывал от силы пару десятков слов. Однако, тому парню я понравился, и он согласился помогать. Пока готовили диверсию, он выучил меня разным наречиям и диалектам.

— Почему же ты тогда бежишь? — Спросил поэт — У меня никого нет, а ты, судя по всему, имеешь друзей. Мог бы жить с прибоженами.

— Товарищи, хватит беседовать! Пора в путь, до заката нужно бы на опушке где-нибудь лагерь разбить. — Аль Баян прервал разговор и отправился обратно к повозке, нужно было аккуратно проехать по обочине и не свалиться в овраг.

Поэт и барон не спешили, разглядывали тело прибожена.

— Нам повезло. Если бы они меня узнали — убили бы.

— Почему же?

— Прибожены нам помогали, но их помощь была менее ценна, чем поддержка Блюмберга. Они разоряли многие его земли, он нёс большие убытки. Тогда мы заключили сделку — мы ему сдаём все отряды партизан, а он соглашается нам помогать взамен на некоторые земли. Всё прошло гладко, я убедил прибоженов встретиться не в лесу, а на поляне. Там их и расстреляли из луков и самострелов. Тела потом собрали и развесили на огромном дереве — дереве висельников. Как знак и символ триумфа

Эдвард старался говорить спокойно, он не смотрел в глаза Илиасу, но пару раз голос его дрогнул, будто струна туго натянутая лопнула. Он сожалел. Хоть и по-своему.

Поэт промолчал в ответ, только разочарованно ухмыльнулся и направился обратно к повозке. Почему-то ему хотелось стать другом Эдварду. Почему-то он верил, что барон не так плох, но пока вера его оказывалась ложной.

Эдвард ещё немного постоял в тишине над телом, затем что-то в нём дрогнуло. Он наклонился и закрыл мертвецу глаза. Его звали Аль Баян и поэт, но он не слушая их взвалил громоздкое тело лесного существа себе на спину и понёс его в сторону чащи. Поэт всё понял первым, схватил лежавший в повозке мясницкий нож и побежал к барону, чародей пошёл за ним.

На рытьё могилы убили три часа. Аль Баян старался помочь магией, но перстни его воспротивились воле хозяина, и от ворожбы земля только сильнее затвердела. Эдвард матернулся, пришлось начать рыть в другом месте.

Уже вечерело, когда товарищи закончили похоронный ритуал. Все молчали. Надгробие соорудил Аль Баян, он сделал это умело. Уже многих похоронил. Потом Эдвард пропел какую-то странную фразу на неведомом языке. Никто не понял ни слова, даже чародей. А ведь когда-то он знал все языки мира…

На рыхлую землю падали последние солнечные лучи, пели соловьи где-то в чаще, ввоздухе начинала витать ночная влага. Всё успокоилось.

Илиас запел безумно тихо, но так, чтобы все слышали, лишь он так умел:

Тим-бол-ом, Тим-бол-ом

Она морозной походкою входит в дом

Думает о всех и сразу ни о ком

Тим-бол-ом, Тим-бол-ом

В её руках нет материнского тепла

Но она обнимет каждого, как своё дитя

Тим-бол-я, Тим-бол-я

От неё нельзя убежать, только быть готовым к встрече

И, может тогда, ты сможешь пойти не сломленный с поднятой головой

Тим-бол-ой, Тим-бол-ой

Но знай, какая бы армия не стояла за твоей спиной, с ней встретиться тебе придётся в одиночку

Все мы пришли голые, в обратный путь ничего взять нельзя