Отец Настоятель побагровел от дерзости, с которой новоиспечённый кардинал доносил до него эту новость. А он именно доносил! Не спрашивал разрешения и не извинялся, просто поставил перед фактом.

— Зря мы сюда пришли! Инквизиция гораздо сильнее! И уже действует! Гильдии поддержат её…

— Да, да… Дворяне с вами! Мы за решительные действия! — Затараторили наперебой Хлебушкин и Сигор. Несмотря на приличный и даже иногда внушающий уважение внешний вид, головы у них были дубовые. Оба этих «влиятельных» человека служили живым щитом для купцов и дворян. Их обязанности сводились к представительству, да поддержанию престижа при помощи богатой родословной. Вот и сейчас они просто поддакивали тому, кто показался им с виду более могучим.

— Всем молчать! Отец Настоятель говорит! — Маркус рявкнул, да так что стены башни повторили его крик сотни раз. Кудахтающие несушки успокоились.

— Если вы думаете, что я ослаб, то вы сильно ошибаетесь, никто из вас не посмеет предать Иннир, даже если для этого придётся вести каждого на поле боя под прицелом арбалета!

— Как раз об этом я и хотел поговорить. — Перебил кардинал, уже взявший в привычку нарушат нормы приличия. — Я, скажем так, представитель всей элиты. Принёс вам послание, которое позволит прийти к компромиссу.

Кардинал достал из внутреннего кармана мантии свиток и протянул его Отцу Настоятелю. Тот развернул послание, но пергамент оказался девственно чист, вдруг первосвященник услышал резкий крик и уронил свиток. В одном сантиметре от него лежала ладонь кардинала, сжимавшая стилет. Сам убийца корчился от боли на полу, над ним застыл Маркус с обнажённым мечом и порезом на правой щеке, Хлебушкин и Сигор убежали, только след простыл.

— Как… Как быстро… Маркус, каким образом вы успели его остановить?! — Отец Настоятель отшатнулся, переводя дыхание. Сердце колотилось, как церковные колокола во время празднования прихода нового годового цикла.

Генерал молча перерезал убийце горло, докончив начатое.

— Нельзя оставлять их живыми даже на минуту, наверняка где-то в тайных карманах прячет горючую смесь или яд на случай неудачи. Я отлично знаю их уловки: всунуть какое-нибудь послание, а потом проткнуть отвлечённую цель. До того, как стать полковником я служил в охране моего почившего генерала. Визиты убийц разных мастей и способностей для него были обычным делом, так я руку и набил.

— Хорошо Маркус, после такого грех сомневаться в вашей честности и верности. Вы готовы приступить к выполнению приказов? После случившегося я не смею сомневаться в вашей полной верности церкви Индерварда. Придётся обойтись без присяги, только одно простое и абсолютно формальное «да». — Сквозь отдышку произнёс Отец Настоятель, генерал преклонил колено.

— Готов.

— Вы готовы следовать любым моим указам? Беспрекословно исполнять все прихоти, зная, что это во благо Иннира и при этом, не задавая вопросов? — Отец Настоятель говорил торжественно, будто бы в зале заседаний сейчас собралась многочисленная публика.

— Да. — Ответил металлический голос.

— Разлука семей?

— Да. — Ответил железный голос.

— Истязание детей?

— Да. — Ответил стальной голос.

— Убийство любого человека, даже родного?

— Да. — Ответил чугунный голос.

— Если я скажу вам убить меня, а затем себя: вы сделаете это?

— Да. — Ответил человеческий голос.

— Отлично генерал, время пришло, можете заступить на службу официально. Сейчас же проводите меня в архивы, нужно кое-что проверить…

Старик вышел из комнаты, генерал поддерживал его и провёл так по всему дворцу. Он стал его правой рукой, в прямом и переносном смысле. Их осталось двое — два человека, которые верят, в то, что делают.

А пока столица умирала, в захваченном мятежниками Тассоре кипела жизнь. С утра до ночи, из часа в час и изо дня в день по улицам стройными колоннами маршировали чёрные гвардии. Пару дней назад — убийцы, сейчас же стражи порядка. Данте стремительно захватил власть, а главное, сумел её удержать. Под его знамёна встала бывшая городская стража. А она не могла не встать — предательство или смерть. И хоть они и клялись в вечной верности Инниру, но умирать не хотели.

Плечом к плечу со стражей стояли наёмники Маркграфа Лютера. Уже не было понятно кому они верны, Данте обещал слишком много. Положение в обществе, титулы для детей, земельные наделы и большое жалование. Лучшие головорезы уже получили свои куски земли, а сам Лютер стал владельцем виноградников Блюмберга.

День у нового правителя выдался напряжённый. С утра приём у лучших городских лекарей: раны нанесённые Борян Аль Баяном оказались тяжелы, но не смертельны. Так или иначе, без лечения не обойтись. После процедур следовали публичные выступления. Данте изменял мнение толпы, словно по щелчку пальцев. Где-то ему помогал ораторский дар, а временами и магия разрешала вопросы. Только на головорезов чудодейственные его слова не действовали. Они понимали лишь язык денег.

Сейчас же любимец публики трясся в тесной и душной карете, раскинув пошире ноги. Несмотря на лекарства и кое-какие чары, по телу до сих пор гуляла ноющая боль. Вернулись фантомные явления, Данте чувствовал, что его потерянный глаз существует и вот-вот откроется! Эта издёвка тела вызывала у него желание плакать, никогда он не плакал, а сейчас ревел как девчонка, которую впервые использовали и бросили.

Поединок был решением спонтанным… Кардинал давно не позволял себе мыслить эмоциями. Последняя такая вольность стоила ему глаза. Однако при виде учителя шквал воспоминаний взял верх. Он помнил, как прекрасно ему описывали жизнь художников, он считал, что Аль Баян проведёт его в новый мир! Не это ли нужно мечтательному подростку? Возможность изменить мир, уничтожить несправедливость… Но, как и в всегда, мир оказался сложнее, сильнее и беспощаднее. Академия представляла собой поле для политических баталий, а великий художник служил марионеткой в руках Кураторов. Никто там не хотел изменить мир, а если бы и хотел — то не смог бы. Данте обманули, и простить он этого не мог.