Левая рука держит меня за талию. Правой рукой он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо к своему.

— Что значит ни с кем? — искренне спрашиваю я, отчетливо поняв, что он не здоров.

— Ни с кем, кроме меня, — говорят его губы, но меня не целуют.

Точно! Он больной! Он не может меня поцеловать, потому что меня только что целовал Генка.

Ужом выворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Холодильником.

— В чем дело? Мы не будем целоваться? — обильно сочусь сарказмом. — Брезгуете, Хозяин?

— Я не сторонник ролевых игр, но слово "хозяин" мне нравится, — усмехается Холодильник.

— Значит, не буду вас так называть! — радуюсь я возможности противоречить. — Тем более крепостное право отменено сто пятьдесят восемь лет назад.

Холодильник, не отрываясь, смотрит на мои губы и тяжело дышит.

— Значит, и вы будете целоваться только со мной? — дурашливо спрашиваю я. — И с невестой ни-ни?

— Я готов и к этому, — вдруг говорит Холодильник, не меняя фокуса зрения.

— Готовы не целоваться с невестой? — нервно смеюсь я. — Как это? Как вы это ей объясните? И на свадьбе не будете целоваться?

Холодильник злится и молчит.

— Уйдите из нашего агентства, пожалуйста, — начинаю уговаривать его я. — Туда, где были до этого всего. И всё будет хорошо, честно-честно…

На мое "честно-честно" Холодильник вдруг улыбается своей фирменной улыбкой, и я непроизвольно поправляю его челку, чтобы придать его лицу еще более мальчишеский вид. Он замирает и почти не дышит.

— Уйдете? — с надеждой переспрашиваю я.

— Нет! — выдыхает Холодильник и со стоном захватывает мои губы.

Влюбиться — не значит любить:

влюбиться можно и ненавидя.

Федор Достоевский

— Старуха! Ты где? — громкий окрик Димки спасает меня от поражения.

Я вырываюсь из рук одурманенного, иначе не скажешь, Холодильника. Темно-карие глаза Александра Юрьевича не выражают ничего, кроме непонятной мне одержимости мною же. Он с таким разозленным видом смотрит на дверной проем, что я начинаю беспокоиться за Димкино здоровье.

Ничего не подозревающий Димка заглядывает внутрь, но не заходит: боится пыли.

— Здравствуйте, Александр Юрьевич! Нина, ты в порядке?

— Дима! — несказанно радуюсь я появлению личного помощника. — Помоги, пожалуйста, перетащить коробки!

— Помните о том, что я вам сказал, — наставительно и покровительственно говорит мне Холодильник.

— А что вы мне сказали? — глупо хлопаю ресницами, делая вид, что не помню.

— Я сказал, что сегодня был ваш последний бенефис и что вы больше не можете себе позволить того, что всё-таки позволили сегодня, — громко и отчетливо отдает распоряжение Холодильник.

— Почему? — капризно удивляюсь я. — Мне почему-то кажется, что могу.

— Через полчаса в моем кабинете! — рычит Холодильник и идет к выходу.

— Не могу. Я еще на больничном. Если только завтра, — сочувственно вздыхаю я вслед.

Осторожно вытираю пыль с перенесенных в мой кабинет коробок с куклами, заново рассматриваю каждую.

— Красотки! Вы приглашены на день рождения маленькой славной девочки Маши.

Куклы снисходительно, даже высокомерно смотрят на меня, сказывается их благородное происхождение, датированное началом прошлого века.

— Нина! Отец Маши третий раз отказал мне! — сообщает запыхавшийся Димка.

— Отказал в чем? — не понимаю я.

— Ты просила организовать встречу с родителями Маши, — терпеливо напоминает Димка.

— И? — недоумеваю я. — Ты не можешь ее организовать?

— Не могу! — подтверждает Димка. — Отец Маши, телефон которого дала Светлана, каждый раз ссылается на неотложные дела и отсутствие времени.

— А мать? — удивляюсь я. — Начни с матери.

— У Маши нет матери, — вздыхает огорченный Димка.

— Как это нет матери? — у меня почти отвисает челюсть и начинает отчетливо болеть сердце. — Умерла? Как бабушка?

— Насколько я понял Светлану, она ушла из семьи и оставила ребенка. Теперь Машей занимаются отец, дед и тетя Светлана, — сообщил Димка.

— Какой ужас! И в таких семьях всё, как у всех, — мне не верится, что мать вот так просто оставила своего ребенка. — Может, ее выгнали?

— Кто его знает? — пожимает плечами Дима. — Неудобно было спросить у Светланы. Да и не наше это дело…