Когда семейство Костровых отбывает из агентства вместе с Холодильником, мы с друзьями садимся пить чай с пирожными-бабочками.

— Платье какое удивительное! — улыбается Дарья Владиленовна. — Какая оригинальная идея!

— Это всё Ленка! — хвастаюсь я талантами подруги. — Ее идея, ее исполнение!

— Ты супер! — хвалит Костик, съедая четвертое пирожное. — Но жалко тебя.

— Точно! — подхватывает Димка. — Шла бы переоделась. Вернется ведь… А сегодня полнолуние.

— Слушайте! — смеюсь я. — Я с декабря только и делаю, что постоянно переодеваюсь!

— Зато жизнь нескучная! — утешает меня Павла Борисовна.

— Обхохочешься! — мрачно подтверждаю я. — Пара часов у меня, наверное, есть…

В этот момент в кафе возвращается Холодильник.

— Госпожа Симонова-Райская, прошу вас подняться в мой кабинет.

Хозяин разворачивается и уходит.

— Ты кричи, если что, — усмехается Костик. — Я могу полицию вызвать.

— Глупости, — гладит меня по руке Дарья Владиленовна. — Идите, наша принцесса! Идите навстречу своему… начальнику. Нехорошо заставлять начальство ждать.

— Нинка! Подтверди при свидетелях, что свой письменный прибор ты завещаешь мне! — просит Димка.

— Перебьешься! — вяло шучу я и отправляюсь к Хозяину.

По дороге трусливо передумываю и на цыпочках пробираюсь в свою квартиру. Получилось!

В темноте сбросив туфли, прохожу в гостиную. Свет ночного города бьет в расшторенные окна, оставляя на полу ленивых фонарных зайчиков. Иду к дивану, стараясь на них не наступить. Блестки на ткани в свете уличных фонарей переливаются и превращают меня в сказочную принцессу.

Потягиваюсь и говорю блесткам:

— Эх! Где же мой принц, а? — и с размаху сажусь на диван.

Уже приземлившись вторыми девяноста, понимаю, что это не диван. Это чьи-то колени. Закричать не успеваю: широкая ладонь зажимает мне рот.

— Я здесь, моя принцесса!

— Вы?! — так далеко с места без разбега может в нашей семье прыгать только кошка Генриетта. Теперь и я.

Больно, очень больно ударяюсь о край журнального столика. От падения можно уберечься, расставив ноги, но в юбке такого фасона этого не сделать. Вскрикнув, шатаюсь и падаю прямо в руки вставшего с дивана Холодильника.

— Польщен! — усмехается он, включая торшер-шар. — И мечтать не смел, что вы сами упадете ко мне в руки. Думал, придется уговаривать пару часов. Сэкономим время.

— Как. Вы. Сюда. Попали?! — вырываюсь я. — Это моя квартира!

— Так же, как и в первый раз две недели назад, — напоминает он мне день, вернее, ночь моего позора.

— Это уголовно преследуемое деяние! — важно пугаю я его.

— Ваше очередное платье — вот деяние! — ожидаемо рычит Холодильник.

— Это смешно! — бросаюсь я в атаку. — Это костюм Барби-Русалочки. Куклы! Это сценарий! Это моя работа!

— Тысячи, сотни кукол, почему именно с голым животом? — в сироп сарказма Холодильник обмакивает каждое слово.

— Это любимая кукла Маши! — считаю нужным объясниться.

— Если бы вы сшили костюм с закрытым животом, ребенок бы и не заметил! — Климов-прокурор категоричен.

— Неправда! Просто костюм сделан один в один! Что непонятного? — криком парирую я. — Я же не собираюсь идти в нем в ресторан с Кириллом Ивановичем.

— Об этом вообще забудьте! — резко отрезает Холодильник.

— Послушайте, Александр Юрьевич! — я осторожно беру мужчину за локоть и придумываю, как поменять тему разговора. — Я так и не поблагодарила вас за помощь в клубе. Вы спасли меня от позора и чего-то большего.

Холодильник подозрительно щурится, не доверяя мне ни на грош.

— Вы орали, чтобы я катился к черту, — напоминает он. — Набросились на меня с душевой лейкой. Намочили.

— Была не в себе. Осознала. Прошу прощения, — приглашающий на выход жест копирую талантливо.

Холодильник хватает меня за талию и прижимает к себе, положив горячую ладонь на мой почти голый живот.

— Кирилл Иванович смотрел весь вечер только сюда. А я придумывал, как сдержаться и не напугать ребенка и персонал агентства, — шепчет Хозяин, начав гладить мой живот.

— Ваша ревность больна, дика и нелепа, — вздохнув, отвечаю я. — Мы друг другу никто.

— Вы для меня то, что я не готов делить ни с кем, — ладонь не останавливается, поглаживаниями вызывая дрожь во всем теле.

— Почему? — тихо стону я.

Этот стон вызывает дрожь, но уже не мою, а его сильного и большого тела.