После отъезда Домира и Паски у них остались две дюжины лошадей и сотня коз. Старые женщины начали приручать лосей и по утрам теперь отправлялись в лес за лосиным молоком для самых маленьких деток и Ораны. Она медленно поправлялась, начала выходить и делать пешие прогулки. Вначале Свар пытался быть все время с нею, но как только перестала выздоравливающая страдать сильным головокружением, ходила уже сама, опираясь при необходимости на посох.

 Сегодня первый день отошла относительно далеко, с ватагой детей постарше, отправившихся за ягодами. Горий накануне ушел с охотниками в лес на несколько дней, забрал всех лошадей, осталась лишь пара жеребят. Малых ребят, уставших за время утренних игр, напоили молоком и уложили отдыхать. Солнце висело в зените. Во дворах никого не было. Не было и странной птицы — черного большого ворона, не отлетавшего от Ораны, постоянно сидящего на ее плече.

Свар вышел во двор и еще раз огляделся: ни души... Озираясь, будто опасаясь появления кого-то, медленно вошел в избу. Еще раз встал и прислушался, обшаривая глазами округу. Ни звука... Юноша бросился к печи, схватил большой железный ключ, висевший вместе с лошадиной сбруей, быстро поднял крышку в подполье и сбежал по ступенькам вниз, куда сразу же влился сверху дневной свет. Побежал по проходу, стуча в каждую дверь и зовя:

— Матушка, отзовись! Где ты?

Мгновение спустя из дальней двери раздался стук, и глухой голос позвал:

— Свар, мальчик мой, здесь я...

Молодой человек бросился открывать замок. Руки не слушались его. Он нервничал, пальцы дрожали, на лбу выступили капли пота. Делал попытку за попыткой, но не мог повернуть ключ.

— Потяни на себя... потяни на себя и приподними дверь, — торопливо зашептала Мира с другой стороны.

Свар долго еще возился с ключом, наконец ему удалось открыть дверь. На него пахнуло сыростью, невыносимой вонью. Юноша задержал дыхание. Из своей темницы выскользнула Мира: исхудавшая, побледневшая, с черными кругами вокруг глаз и рта, без головного убора, со спутанными волосами, кое-как заплетенными в косу. Теперь уже вдвоем снова прислушались...

— Мама, беги, — зашептал сын, смотря на нее испуганными, вытаращенными глазами.

— Идем вместе! Пошли на юг... Выйдем из леса — никто не догонит нас. Пусть они здесь сами... кончилось наше время. Там наш замок ждет нас, еще найдем верных людей, — Мира схватила его за руку. — Быстрее! Собрал ли ты вещи?

— Какие вещи?

Снаружи раздался какой-то звук, и оба замерли, содрогнувшись...

 — Дерево скрипнуло? Вошел кто-то? — женщина скользнула к лестнице и, поднявшись на несколько ступенек, выглянула в горницу. Снова повернулась к юноше — неподвижному, заливающемуся потом, с дрожащими руками, по-прежнему стоящему у двери, которую он только что открыл. — Приготовил ли ты вещи в дорогу, Свар?

— Нет... — он отвечал как во сне.

Мать прикрыла глаза, вздохнула, заставляя себя успокоиться.

— Мальчик мой, надень хорошую обувь. Возьми самый теплый плащ и самую добротную одежду: штаны, пару рубах, куртку. Не забудь лук и ножи. Жду тебя у излучины, где ты в прошлый раз упал. Помнишь? — она действовала и говорила быстро, как будто уже много дней ожидала, что сын освободит ее.

Выскочила из подполья, оставив его открытым для Свара, оглянулась, словно в поисках чего-то. Выглянула из избы и увидела входящую в поселение через открытые днем ворота Орану с посохом в руке и вороном на плече. Большой дом, в котором она жила, был как раз наискось от входа в село. Мира отшатнулась, прижалась к стене, судорожно оглядела все вокруг себя... Она была босиком, на теле лишь сарафан да грязная рубашка... Бегом, прыгая через две ступеньки, поднялась наверх, схватила одну из лежавших на травяных тюфяках шкур, скатилась с лестницы вниз. Сняла топор, закрепленный на стене рядом с печью, распахнула настежь окошко в торце избы и вылезла, одним рывком рванув на себя оставшуюся в горнице шкуру. Только выскочила — и замерла, услышав медленные, тяжелые шаги. Ведунья подходила к избе, поднималась по ступенькам... Ворон сидел у нее на плече. Старуха вошла в дом.

Босиком, сжав в одной руке топор, а в другой плохо выделанную кожу, бросилась женщина к единственному выходу из поселения, через который только что вошла Орана. И снова остановилась... Из избушки донесся пронзительный, страшный крик — крик нечеловеческой муки... Вся кровь отлила от ее и так почти бескровного лица. Поняла Мира, что случился припадок с сыном. Она замешкалась и уже было развернулась, чтобы вернуться...

Заскрипела дверь, из соседней избы кто-то вышел. Беглянка не стала больше задерживаться. Рысью преодолела небольшой мост и побежала в противоположную от натоптанной дороги сторону, через заросли ежевики и падуба, в непроходимую чащу. И услышала знакомый ненавистный звук: над ней кружил, каркая, ворон...

Орана вошла в избу одновременно со звуком падения чего-то в подполье. Увидев открытый проход в подвал и распахнутое настежь окно во двор, тут же поняла, что Мира сбежала. Кто выпустил ее, не сомневалась и секунды — Свар... Вздохнула и спустилась к нему, бьющемуся в судорогах на каменном полу. Ведунья трезво оценила свои силы, не стала поднимать его в светлицу, пошла за помощью. А та уже и подоспела: пара стариков, живущих по соседству, услыхали крик припадочного. Увидели они краем глаза и метнувшуюся из ворот Миру, да не заметили, куда побежала она. Тут как раз вернулись и дети с Тариной. Все вместе подняли они Свара из погреба, уложили в горнице на лавку. Только к вечеру он перестал биться и вздрагивать, впал в забытье.

— Что делать будем? Что скажешь нам, Великая Мать? — хмурилась Тарина. — Охотники, парни да мужчины, ушли за добычей на несколько дней. Сильных не осталось у нас, чтобы можно было послать за сбежавшей пленницей...

— Оставьте ее, — подняла одну руку Орана, держа в другой ежевичный чай с медом диких пчел. — Спрашивала я руны в пути. Знала, что встречусь с преступницей, послужу причиной ее гибели. Не оставит Миру на этом свете господин Ландос, а его дни уже сочтены, если остается еще в мире этом. Заберет он ее с собой. Счет у него к ней, не здесь начатый... Как окончится срок его жизни — и супруге за ним уходить. Оставьте жену с мужем, не живым уже о ней заботиться.