— Куда бежишь-то?

— В лес...

— В лесу волки... и медведи...

— Там, откуда бегу, пострашнее волков и медведей...

— Есть у тебя кто-то, к кому прийти можешь?

Девочка отрицательно покачала головой. Кхах вздохнул, подошел к столу и положил на него шевелящийся мешок. Занялся своими делами, словно не видел беглянку. Снял обувь и остался босиком, повесил на сучок шапку. Пошел за водой, разжег в печи огонь, снова вышел, уже с топором и ножом, начал что-то мастерить... В его руках формировалась большая, крепко сработанная клетка. Достал ворона и посадил в нее, снял с его головы колпак, распутал лапы. Птица начала клевать руку, и тогда шаман больно дернул ее за ногу и сказал:

— А ну, не шали! Сиди тихо.

Вышел, разделал тушку перепелки, вернулся с какими-то корешками и стал варить суп.

— И что мне теперь с тобой делать? — вдруг спросил, будто обращаясь к огню, над которым сидел.

— Скажи, куда мне идти. Покажи путь, как на юг спуститься, в Валлас.

 — Что ты в Валласе забыла? — шаман повернул голову к девчушке.

— Там люди живут, много людей... Я работать могу — по дому, за скотиной ходить.

Кхах неодобрительно разглядывал девушку.

— На севере маленькая девочка может гулять спокойно. Северные люди уважают женщин. Но стоит тебе выйти из Сумеречного Леса, попадешь в руки солдатам Валласа или крестьянам, надругаются над тобой, — он разговаривал, словно сам с собой.

— Что же мне делать? — прошептала она, трогательно прижимая к груди руки.

— Не знаю.

Шаман пошарил рукой на полке над лежанкой и достал свои колдовские орудия. Щелкнул пальцами, зашептал что-то непонятное... Над черепом горного козла потянулся дымок и пополз к девушке. Солнце заглянуло в приоткрытую дверь и снова спряталось, но света было достаточно. От горящего очага распространялось тепло, да и сама избушка была теплой. Котел, в котором варилась птица с кореньями, стал отдавать приятный, аппетитный запах супа. Ворон, все наблюдавший из своей только сделанной клетки, негромко каркнул.

— От немилого бежишь, — шаман не спрашивал, а утверждал.

— Да, — пискнула девочка.

— Правильно. Не суженый он тебе, — Кхах вглядывался в пустоту. — Великая честь ждет тебя, тебя... и меня.

Дым протянулся и пропал. Ничто не нарушало потрескивания поленьев и звука бурлящей воды в котелке. Ворон в клетке не шевелился.

— Не могу тебя силой держать, но если хочешь остаться — оставайся, хозяйство вести будешь. Научу тебя кое-чему... Не трону, не бойся, нельзя мне...

— Хочу, — испуганно кивнула головой гостья. — Ты шаман?

— Да. Как тебя звать-то?

— Кари... А тебя?

— Называй меня Кхах — имя для людей, людское... Давай, Кари, смастерим тебе лежанку. Негоже нам одной пользоваться...

Ворон снова каркнул. Девушка перевела на него взгляд:

— А птица у тебя волшебная?

— Почему ты так решила?

— Смотрит она на меня... как человек.

— Да. Волшебная, — кивнул шаман. 

Тарис безжалостно погнал коня, не обращая внимания на вопли и причитания Верона у него за спиной. Граф поменял ему лошадь, вместо спокойной и медленной кобылы дал высокого серого жеребца с почти черными ногами. Министр боялся скорости. Его попутчик не оборачивался, и мало-помалу взывающий к нему бедолага приспособился и к езде галопом. Однако, миновав холм, Бен развернул коня и спешился.

— Мы что, не спешим? — спросил Верон, чувствуя, что у него уже болят колени.

— Спешим... Только путь мы продолжим завтра утром — вместе, я имею в виду. Сегодня я вас оставлю.

Министр искал в суровых серых глазах причину столь непонятного решения, но взгляд собеседника ничего не выражал.

— Тарис, мы едем в Сияр?

— Да.

— Так почему вы меня оставляете?

— Мне надо присмотреть кое за чем сегодня вечером...

Наконец Верон начал что-то понимать. Или ему показалось, что он понимает?..

— Извините, если вмешиваюсь не в свое дело... Но вам не боязно оставлять Каваду одну?

— Я не оставил ее одну, — глаза графа странно блеснули. — С ней двое сопровождающих и один слуга.

— Я очень извиняюсь за мою назойливость, — министр растерянно заморгал глазами, — но позвольте вам заметить, что один из солдат смотрит на нее так, словно в следующую минуту намерен ее изнасиловать.

Тарис наклонил голову к плечу, и Верон подумал, что он похож на орла.

— Вы мне однажды сказали, что не принимаете меня за идиота... Или вы поменяли мнение?

— Мой друг, я вас совершенно не понимаю... Мне всегда кажется, что рядом с вами я стремительно глупею.

— Хорошо, поясню, — смилостивился Бен. — Если вы не считаете, что я стал идиотом, как, по-вашему, я могу не замечать этих грязных взглядов, обращенных на мою женщину?