Послышался удар молота, и я невольно оглянулась. С Энги успели опять сдернуть одежду и заковать в колодки, подставляя палачу оголенную спину с красной полосой от плети. А тот уже с явно недовольным видом пропускал сквозь кулак и придирчиво осматривал гибкую часть кнута.

— Не смотри, Илва! — снова дернул меня Ирах и развернул лицом к себе. — Лучше беги, пока никто не видит.

На подгибающихся от накатившей слабости ногах я побежала в сторону дома. Звонкий щелчок кнута успел достигнуть моих ушей, и я снова стиснула их ладонями. Нет, Ирах прав. Страх затуманивает разум, нельзя думать о том, что станет с Энги. Он будет жив. Он не может умереть. Ведь он ни в чем не повинен!

И дернули же бесы эту дурочку Миру бежать от стражника! Ну что бы он ей сделал?! Приложился бы пару раз к мягкой части, опозорил бы перед народом — ну так что за беда? Разве не позорно само ее занятие? Поди, и так половина деревни видала, что у нее под юбкой. Лорду хотелось всего лишь позабавиться, а теперь его аж трясет от злости.

А Энги! Ну что за нелегкая повела его наброситься на стражника, а потом и на лорда?! Ну когда уже жизнь его научит, что нельзя перечить тем, кто имеет власть над тобой? И чего он добился? Шлюху от позора уберег? А сам теперь спину под кнут подставил?

Забивая свою голову бесполезными мыслями, я старалась отвлечь себя от ужасного тянущего чувства в груди. Мое бедное сердце будто сковали железные кольца. Увижу ли я Энги живым?

Нет, нельзя думать об этом. Нельзя.

Мне казалось, я бегу так долго и быстро, что уже могла бы домчаться до края королевства; на самом же деле силы покинули меня, едва я добралась до кромки леса. Споткнувшись, упала на колени, уронила в снег лицо и зарыдала в голос, чувствуя на щеках колючее жжение.

Бесполезно. Его уже не спасти. Чем помогут мои мази против кнута?

«Беги, Илва», — зазвучал в голове голос Ираха.

Отдышавшись, я поднялась, утерла слезы и поплелась дальше. Надо успеть.

Мне казалось, целая вечность прошла до того, как я добрела домой. Завидев меня, курочки бросились мне навстречу, оглашая тишину радостным кудахтаньем, но мне было не до них. Не помня себя, я вошла в еще теплую избу и на несколько мгновений присела у печи: согреть заледеневшие руки и привести в порядок мысли. Нельзя ничего забыть, а значит, нужна ясная голова.

Так и не отогревшись до конца, я подвигала пальцами и шагнула в чулан. Перекинула через плечо суму, нагребла в нее баночек почти без разбору. Мазь от ссадин, трава, притупляющая боль, дурман-трава. Но этого мало. До боли стиснув губы, взяла коробочку с иглами и весь запас шелковых нитей.

Рубаха наверняка насквозь пропитается кровью, уже не выстирать. А запасной-то и нет: думала стирать сегодня. Хотя какое теперь дело до куска никому не нужного тряпья?

Утерев запястьем выступившие слезы, я оглядела горницу и подошла к своей лежанке. Вытащила из-под нее коробку со своим богатством. Достала свою славную куколку-подружку, положила рядом портрет старой Ульвы.

— Помогите мне, заклинаю вас старыми духами. Помогите. Пусть он не умрет.

Но погоревать вволю было некогда. Снова спрятав свои сокровища в коробку, я утерла льющиеся потоком надоедливые слезы, поправила ремень сумы и решительно направилась назад.

Не на площадь, сказал Ирах. В трактир.

***

В пустом зале харчевни было пусто и холодно — я успела первой. Трясясь от озноба, положила суму на стол и присела у камина. Уж лучше что-нибудь делать, чем совсем ничего. Сгребла золу в заботливо подставленное рядом ведерко, положила сухих дров, разожгла огонь. Подумав, прошла на кухню, куда меня прежде не пускали, разыскала бочку с водой, зачерпнула воды в большущий котел и повесила над огнем греться. Рядом пристроила котелок поменьше: для отваров.

Несмотря на то, что вскоре харчевня наполнилась приятным теплом, меня все так же трясло, но едва ли от холода. Щеки запылали: после колючего мороза кожа загорелась огнем. Стало жарко, и я размотала платок, стянула с себя тулуп, вымыла руки. Подождала немного, вымыла еще раз.

Что же так долго?

Нет, не думать об этом. Не думать.

Наконец, я взвилась на месте: со двора послышались голоса. Хлопнула входная дверь, и в харчевню ввалились мужчины: Ирах и Хакон. Между ними мешком висел Энги, чья голова болталась ниже плеч: он был без сознания. Его так и не одели, кто-то из женщин позади положил на лавку свернутые в узел подлатник и рубаху. Кожа Энги посинела от холода, на плечах, руках и груди застыли замерзшие струйки крови.

На спину посмотреть не хватало смелости.

— Несем наверх, — негромко скомандовал Ирах Хакону, — рядом с Мирой пустая комната с очагом.

— Еще дрова на него изводить! — попробовала возмутиться семенящая следом Руна, но Ирах обратил на нее внимания не больше, чем на зудящего над ухом комара. — Погоди, хоть постель дерюжкой застелю, ведь кровью изгваздает!

— Да уймись ты уже! — рявкнул Ирах, поравнявшись со мной. — И чтоб духу твоего наверху не было! А ты, Илва, чего расселась, будто принцесса на троне? Быстро наверх!