...иллюзии не любят некромантов.

Никто не любит некромантов. Даже сами некроманты.

— Но Юся...

...вряд ли сумела бы отличить чистокровного эльфа, а полукровок с даром на моей памяти было не так и мало.

Я присела.

Эль устроился рядом. Он оттолкнулся от земли, и наша скамья качнулась. А в темных кудрях ближайших кустов зажглись искры.

Снова бабочки.

— Не думай. В ней говорила злость.

— Если бы...

Он осторожно сжал мои пальцы, успокаивая и утешая. Что ж... возможно, высший свет и забудет пьяную выходку Глена, но не благородная леди Алауниэль, которая и прежде-то ко мне любви не испытывала. А теперь...

— Марисса... она очень продуманный человек, — я устроила голову на плече мужа. — Она явилась не из вежливости. И вряд ли лишь затем, чтобы позлить меня... и это представление, оно совсем не в ее духе. Марисса терпеть не может скандалов. Удушить втихаря — это да, а скандал, который заденет ее имя... имя рода...

Я вздохнула.

Бабочки кружились.

Они притворялись настоящими. Слетались к нам, кружились, норовили опуститься на руки, на волосы, чтобы расползтись затем дрожащим маревом чистой силы.

Бабочек было жаль.

Сидели мы... долго, может быть, и целую вечность. Я бы не отказалась от вечности на двоих. Но Эль вздохнул и произнес:

— Пора. Лучший способ предотвратить слухи, сделать вид, что ничего не происходит.

— И поможет?

— Нет. Но никто не будет уверен в том, действительно ли что-то происходит на самом деле.

Ага, то есть... в общем, не важно.

— Еще немного. И гости начнут расходиться, а там и мы... если мы уйдем слишком рано, все решат, будто тебя задела эта пьяная выходка, а стало быть, есть причина.

Конечно, есть.

Ненавижу пьяных, это раз. И тех, кто не умеет держать язык за зубами, это два. Но с другой стороны еще пара часов, и я окажусь дома.

— Надо только Глена проверить, — сказала я, сдувая очередную назойливую бабочку.

И ведь лезут же, тают и лезут.

...в том, что идея проверить Глена была плохой, я убедилась, стоило переступить порог гостевой комнаты. В нос шибануло запахом свежей крови.

— Твою ж... — я в два шага преодолела расстояние от порога до массивной кровати с балдахином. Тот был опущен, скрывая и гору подушек, и тело, меж них раскинувшееся.

Жив.

Дышит.

Слабо, но дышит...

— Эль...

...его остановила матушка, там, в зале. Подхватила под руку, чтобы сказать что-то очень-очень важное и точно мне не интересное. И мне бы дождаться возвращения, но...

...взгляды.

Смешочки.

И спины благородных эльфиек, всем видом своим выражавших презрение. Одной там, среди перворожденных, находиться было в высшей степени неприятно. И потому я попросила проводить меня к гостевым покоям. А потом еще подумала, что лакей вряд ли станет держать язык за зубами, и эта моя просьба будет истолкована весьма и весьма однозначно.

— Ю...с-с...я... — Глен открыл глаза.

Он был пьян.

И почти мертв.

Черный клинок торчал в груди, приколов моего бывшего к кровати, что бабочку.

— ...это... ты...

— Это я, идиот. Говорили же тебе, сиди тихо, — я прижала пальцы к шее, понимая, что ничего не смогу сделать. — Кто?

— Ю...ся... ты... за что?

Кто-то заглянул в комнату.

Завизжал.

А Глен закашлялся кровью и, почти подавившись, подался вдруг вперед, схватил меня за руку.

— Не позволь им... двоим... они... хотят... как древние... он и Марисса... вместе... не позволь... Юся...

Меня оттолкнули, а к Глену потянулись руки, много белых эльфийских рук, которые опоздали. Я знала это, а они, упрямые, пытались удержать душу в мертвом уже теле.

Я знала, что эти двое, отец Эля и высокий худой мужчина с по-человечески унылым лицом способны на многое. И вот раны затягиваются. И кровь темнеет. Грудная клетка вздымается. Опадает. И снова... и снова.

Опять.

Меня взяли за руку, потянули.

Эль?

— Идем, — тихо сказал он. — Ты ему не поможешь.

И я расплакалась.

Ненавижу слезы.

Слезы высохли самой, стоило услышать шепоток:

— Убила.

Это слово повторяли на разные лады. Кто-то с удивлением, кто-то с восхищением, с недоумением, кто-то... так, что становилось понятно: стоит ли ждать от людей иного?

Низкие существа, которым неведома честь. И дело отнюдь не в том, что убивать плохо, отнюдь. Плохо убивать на чужом празднике, ибо редкая смерть способна этот праздник украсить.