Шрифт:
_________
...к совету Глен прислушался, как это стало понятно спустя пару часов.
Вечер...
Такой вот вечер, среди цветов и хрупкого хрусталя, который преломлял свет, отчего пространство искажалось самым причудливым образом.
Музыка.
Гости.
Изящные эльфийки, которые нагло порхали вблизи от моего мужа, то и дело пытаясь вовлечь его в беседу. И что характерно, на эльфийском, который я хоть и понимала, но слово через два, а уж в их исполнении речь порой походила на птичье чириканье...
Эль к чести его в беседы не вовлекался. И отвечал на общем. Получалось глупо.
Эльфийки злились.
И пакостили. Как-то совершенно мелко, по кошачьи... на меня опрокинули два бокала вина, но шаль, зашевелившись, с удовольствием приняла подношение. Сожрала она и жирный крем, как-то оказавшийся на моем подоле. И, кажется, приободрившись, сама потянулась к идеальному букету хрупких хрустальных цветов.
— Тихо, — велела я шепотом. И шепотом же спросила. — А нам долго...
— До полуночи, — шепотом же ответил Эль и руку протянул. — Потанцуем?
— Я не умею.
— Это не важно.
Как для кого... я здесь и так явно нежеланный гость. С другой стороны... бокал игристого вина сделал свое дело. Если терять нечего, то почему бы и не потанцевать?
Тем более с мужем.
Законным.
— Ты только... ноги береги, ладно?
Эль кивнул.
И улыбнулся. И... и если улыбнуться в ответ, то это не так страшно, верно? И смотреть только на него, не думая о тех, кто смотрит на нас. Пускай себе.
Сердце застучало.
А музыка вдруг изменилась, нежная некогда мелодия обрела четкий ритм. Я не успею.
Я не умею.
Я... я просто позволю себя закружить. Иногда ведь можно? Особенно, когда мир вот-вот рухнет в бездну, то... главное, улыбаться и не думать о том, как я выгляжу. Как хочу. Музыка морочит. А руки у моего мужа сильные. Он меня не отпустит.
Не уронит.
Не позволит упасть. Мне всего-то и надо, что стать слабой. Ненадолго. И у меня получается. Я так хочу думать. Или не хочу? Думать много вредно, особенно, когда смотришь в глаза того, кто... нужен?
Выходит, что нужен.
Как воздух?
Или больше? Или просто здесь и сейчас, а еще везде и всегда. И наверное, этот танец стоил того, чтобы понять простую истину. А еще жаль, что закончился он так быстро.
Музыка оборвалась.
Мы остановились, глядя друг другу в глаза. И стояли так, кажется, вечность.
— Надо же, подруга, — наш крохотный мирок не выдержал столкновения с реальностью и рассыпался. — Как ты ловко устроилась. Моего мужа забрала, и своего себе оставила. Не ревнуют друг к другу? Впрочем, Глен у нас еще тот приспособленец, когда надо и без мыла в жопу залезет...
Марисса.
Откуда она... хотя, конечно... вежливость, она такая... список приглашенных диктует, пусть и эльфам.
— А этого, значит, сама воспитала. Очаровашка... дай поцелую.
Эль целовать себя не дал. Марисса и не настаивала.
— Не дергайся так, — сказала она, коснувшись губами высокого бокала, но готова поклясться, вино Марисса даже не пригубила. — Меня дядюшка отправил цветочки передать, а то как-то неудобно... знаешь, у этих ушастых прелюбопытные правила. Двери их дома открыты в праздник... они примут всех, даже тех, кого искренне ненавидят...
Светлое платье.
Венок из каменных цветов. Лепестки сияют алмазным блеском, и красота этого венка завораживает. Впрочем, ожерелье из тех же хрупких, будто ледяных цветов, обвивает тонкую шею Мариссы.
И браслет в тему.
Она касается его осторожно, лаская...
— Вот та дамочка явно тебя ненавидит... думаю, если бы могла, она тебе лично горло перерезала...
У колонны застыла благородная леди Алауниэль, взгляд которой был столь тяжел, что мне действительно стало не по себе.
Я ведь ничего не сделала.
Наверное.
— Что ж... рада была повидаться... а моему супругу скажи, что я прощаю ему эту измену, — последние слова Марисса произнесла чуть громче, чем нужно.
И готова поклясться, сделала это нарочно.
Ее услышали.
И... сказанное интерпретируют по-своему.
— Я даже дам ему развод. Если попросит... будет третьим запасным...
Ответом ей был смешок, а лицо леди Алауниэль окаменело.
— А ты не боишься? — тихо поинтересовалась я, признаюсь, это было глупо, но... я ненавидела, когда на меня смотрели так: со снисхождением.