Так и стартовала в Архангельске их архитектурно-строительная фирма. И стартовала, надо сказать, успешно — заказы практически сразу потекли рекой, и не только из Архангельска и области, но и из других городов. Салтыков, заняв вполне подходящее его деятельной натуре кресло генерального директора, почувствовал себя как рыба в воде. Вот только то, что держателем контрольного пакета акций являлся не он, а Нечаева, слегка свербило его самолюбие. Нечаева в основные производственные вопросы не вмешивалась и скорее выполняла роль главного бухгалтера, однако «держала руку на пульсе», зорко контролируя все финансовые дела компании. Этот её контроль мало-помалу начал Салтыкова напрягать, и он стал подумывать, как бы к ней подъехать с тем, чтобы она продала ему контрольный пакет акций. Но Нечаева тоже была себе на уме.

Он выбрал момент и, под предлогом того, чтобы «обмыть» крупную сделку с заказчиком, пригласил её в ресторан. Ужин закончился не менее романтической ночью в постели и, когда она, удовлетворённая и расслабленная от вина и секса, лежала рядом с ним, он решил, что момент настал.

— Танюш, у меня есть к тебе одно предложение, — пробормотал он в подушку.

— Ммм? — промурлыкала та, — Руки и сердца?

— Почти, — не растерялся Салтыков и выдохнул: — Я хочу купить у тебя два процента акций. По хорошей цене, — поспешно добавил он.

Нечаева села на постели, взяла зеркальце и, послюнив палец, начала стирать им размазавшуюся помаду с уголков рта.

— Андрюш, — сказала она, — Я свои акции вроде как продавать не собиралась...

— Я дам тебе сверху десять процентов от стоимости, — горячо сказал он, и, видя, что звучит это неубедительно, поспешно добавил: — Пятнадцать!

Нечаева, не глядя на него, отрицательно покачала головой.

— Ну хорошо, двадцать! Двадцать процентов. Соглашайся, у тебя эти акции за столько никто не купит...

— Но я не собираюсь продавать свои акции! — повторила она, и в голосе её появились металлические нотки.

Салтыков, видя её непреклонность, сел на постели и нервно закурил.

— Танюшка, ну зачем тебе этот контрольный пакет?

— А тебе зачем? — парировала она.

— Ну, как... Это же такая ответственность... Я...

Нечаева отложила зеркальце в сторону, и, отыскав свою водолазку, принялась её натягивать.

— Андрюш, я понимаю твоё стремление завладеть контрольным пакетом акций нашей компании, но своего решения менять не собираюсь. По-моему, мы уже давно обговорили наши с тобой условия. И ты на них пошёл. Сейчас что тебя не устраивает?

Поняв, что с Нечаевой лебезить бесполезно, Салтыков сказал как есть:

— Я мужик, и я хочу быть главным.

Нечаева расхохоталась.

— Ну-у, дорогой мой, здесь я тебе ничем помочь не могу. Я тебе не Олива там какая-нибудь. Уж извини.

— При чём здесь Олива? — разозлился Салтыков.

— А что тебя так заело? Может, ты уже жалеешь, что ушёл от неё ко мне? — Нечаева взяла у него из рук сигарету и глубоко затянулась, — Ну так возвращайся к ней. Я тебя не держу.

— Я не собираюсь к ней возвращаться!

— А почему нет? — продолжала издеваться Нечаева, — По-моему, вы с ней идеальная пара. С ней ты можешь сколько угодно включать мужика. Тебе ведь это так важно для самооценки...

— Но я её не люблю. Я хочу быть с тобой!

— Ну тогда ладно, — сказала она и шутливо нажала ему на кончик носа, — Но акции я тебе всё равно не продам. Даже и не надейся.

Огуречный рассол в стакане, вытянутый Оливой во время святочных гаданий в Архангельске, не только ей одной дал о себе знать. Пока она лила слёзы у себя в Москве по поводу своей неудавшейся судьбы, у многих её друзей началась в этом году какая-то повальная непруха в жизни. 

Гладиатор, сдав зимнюю сессию, опять возобновил свои тренировки, при том что ухитрялся ещё и работать на двух работах. После разрыва с Волковой он с головой ушёл в учёбу, в спорт, в зарабатывание денег, и взял на себя так много дел, что у него и минутки не оставалось свободной. Постоянная занятость, конечно, избавляла его от переживаний и скрадывала пустоту личной жизни, но в то же время она сильно выматывала его. Было трудно, иногда просто хотелось всё бросить к чёртовой бабушке, но не зря же Гладиатор носил такое громкое имя — оно просто обязывало его ни в коем случае не сдаваться и бороться до последнего. И он, сцепив зубы, боролся, несмотря на то, что спал от силы четыре часа в сутки и буквально валился с ног от чрезмерного напряжения и усталости. Олива часто говорила ему, что его беда в том, что он сам создаёт себе трудности, ставя перед собою ложные цели, которые в итоге не оправдывают затраченных средств. Но Гладиатор стоял на своём крепко — недаром же железный Арни с детства был его кумиром. Только переоценил он свои силы, свои возможности — ведь даже машина при чрезмерной эксплуатации даёт сбои, что уж говорить о живом человеке. Гладиатор не высыпался, из-за перегрузки не всегда справлялся со всеми своими делами, и поэтому стал нервным, дёрганным, злым как цербер. Проблемы нарастали как снежный ком, он боролся и устранял одни — тут же возникали другие. Кончилось всё тем, что ему запороли медкомиссию, вследствие чего не дали рабочую визу в Европу — психиатр нашёл отклонение.

— Мне б твои проблемы, — с затаённой злобой писала ему Олива в редких беседах по аське.

— Махнёмся? Не глядя, — мрачно шутил Гладиатор.

— Мне всё равно хуже, чем тебе. Тебя, Слав, как меня, через хуй не кидали...

— Откуда ты знаешь, кидали или нет. У меня ни сил, ни времени нет над этим запариваться. Да и не чувствую я ничего. Деперсонализация и дереализация, кажется, это называется...

— Это как? — не поняла Олива.

— Видишь всё в двухмерном изображении. Плоско. Как будто мир отдельно, а ты отдельно.