Шрифт:
Олива, прочитав это сообщение, вернула Яне телефон и вдруг взвыла в голос, бросившись ничком на перила скамейки.
— Господи ты, Боже мой, ну куда ты смотришь?! Куда?! Неужели не видишь, что делают люди, как они обижают других, почему же ты не вступишься за обиженных, почему не покараешь предателей?! Почему, Господи?! Почему? Почему?!
— Ну, вот… начинается… — обречённо закатила глаза Яна, — Чёрт его дёрнул написать мне именно сейчас…
— Ответь ему, ответь ему сейчас же, чтобы засунул себе в жопу эту книжку!!! — исступленно ревела Олива, — Я завтра куплю тебе десять таких книжек, только пошли его на хуй! Ну пожалуйста!!!
— Филипок, прекрати! На нас уже люди смотрят! — умоляла Настя.
— Плевала я на людей!!! Я несчастный человек…
Даже дома Олива никак не могла успокоиться. Эта ничего не значащая, в общем-то, эсэмэска от Салтыкова добила её окончательно — потому что даже она предназначалась не ей, а Яне. А сколько долгих, изматывающих недель, месяцев ждала она хоть такую эсэмэску от него на свой телефон!.. Но для неё — ничего, полный ноль. Он даже о ней не вспоминает, ему посрать на её страдания. Да и всем остальным, в общем-то, тоже.
Сухие, судорожные рыдания сдавили горло Оливы. Она рванула себя за волосы и с нечеловеческим воем повалилась на постель.
— Да за что?!
Она вопила, рыдала, выла, как истязуемый зверь, в исступлении каталась по полу.
— Господи, что мне сделать, как избавиться от такой боли?! Я не могу больше! Не могу! Аааааааааааааа!!!
Острая, как вспышка молнии пронеслась внезапно мысль в её несчастном мозгу. Олива, кое-как подавив вой, но всё ещё судорожно всхлипывая без слёз, кинулась к ящику стола. Там — она помнила — в боковом отсеке лежали в бумажных упаковках острые лезвия бритвы.
«Умереть, покончить со всем этим раз и навсегда!» — лихорадочно думала она.
Но лезвий в ящике почему-то не оказалось. Олива перерыла всё: вывалила содержимое обоих ящиков стола на пол, перевернула вверх дном все кухонные шкафы — бритв не было. Очевидно, предусмотрительная мама всё ж таки нашла время об этом позаботиться.
— Ладно. Я всё равно найду способ! — вслух сказала она и, накинув ветровку, вышла из квартиры.
Она поднялась на лифте на семнадцатый этаж с намерением сигануть оттуда из окна. Убедившись, что на лестничной площадке никого нет, решительно распахнула окно — оставалось лишь взобраться на подоконник. Но ноги почему-то дрожали и не слушались её.
«А ведь никто не остановит... Господи, как страшно... А зачем я это делаю... — путались бессвязные мысли в её мозгу, в то время как она с ужасом глядела в туманную бездну высоты, откуда весь мир казался каким-то игрушечным и нереальным, — Всего лишь пара секунд — и всё кончено... И от меня не останется даже мокрого места... И никто не вспомнит, что я жила, что я была, я умру и всё, ничего не останется...»
— Нет, это ужасно, — выдохнула она, в испуге отпрянув от окна.
«Прежде чем умереть, надо оставить хоть какой-нибудь след в истории, — внезапно проговорил голос в её голове, — Напиши книгу. Про себя, про него, про них всех. Хорошую книгу, сильную, — продолжал голос, — Назови её «Жара в Архангельске». Дай ей ход, чтобы её читали. И только после этого можешь кончать с собой...»
Глава 16
Нечаева, хоть и была женщиной умной и проницательной, всё же ошиблась, когда сказала, что в Архангельске по части проектирования и строительства ловить нечего. Оно и правда, что город не расширялся так стремительно, как, скажем, Москва или Санкт-Петербург, да и федеральный бюджет денег на это вот уже несколько десятилетий не выделял. Но, как говорится, всё течёт, всё меняется. Как было сказано в Библии: «И последние станут первыми». Только вот во второй половине «нулевых», когда на мягких лапах приближался первый кризис две тысячи восьмого, а тронутые плесенью деревянные тротуары и покосившиеся от времени старые дома-двухэтажки навевали тоскливое чувство безнадёжности и разрухи — никому бы даже и в голову не пришло, что сие библейское пророчество скоро коснётся и этого города, так как несколькими годами позже бюджет отвалит на застройку новых объектов немалые средства, и на месте убогих деревяшек и заросших крапивою пустырей, как грибы после дождя, начнут воздвигаться шестнадцатиэтажные жилые дома новой серии, а на месте размытых распутицей грунтовых дорог укатают свежезаасфальтированные нарядные улицы и проспекты, о которых мечтал живший здесь когда-то Ккенг: где в ряд будут зазывать шикарными неоновыми огнями кафе, рестораны, гипермаркеты и торгово-развлекательные центры с бутиками модной одежды, мебели, дорогих авто, парфюмерии и ювелирных украшений, макдональдсами, бургеркингами, лунапарками и кинотеатрами 9D.
И, несмотря на то, что пока о таком не было и речи, Салтыков каким-то врожденным, инстинктивным чутьём угадал, что учреждать свою фирму надо не в Питере, а как раз-таки тут, в Архангельске. О чём он, ещё будучи в Питере, сообщил Нечаевой.
— Новодвинский заказчик хочет запроектировать торговый центр. И заказ этот получим мы с тобой, — убеждал Салтыков свою деловую партнёршу, — В Архаре у меня полгорода нужных связей, там мы вне конкуренции. Я там такую рекламу сделаю, что все к нам повалят.
— Андрюш, я же за тебя беспокоюсь, — сказала Нечаева, — Просто если мы прогорим, не у меня, а у тебя будут проблемы с выплатой кредита...
— Не будут, — заверил её Салтыков, — Да и с чего ты взяла, что мы обязательно прогорим? Мыслить надо позитивно.
— Но при этом проигрывать все наихудшие сценарии. Чтобы на каждую возможную проблему был готов запасной план. А не так, кидаться в омут с головой — куда удалая вынесет...
— Ты у меня стратег великий! — Салтыков шутливо поцеловал Нечаеву в губы, — Но я тоже об этом думал. Переехать в Питер мы всегда успеем, и офис снять, это не проблема. Но, пока заказы идут с Архангельска — нам же выгоднее начать там...