И Злата тут же вспомнила. Именно эту девочку попытался защитить от скинхедов злосчастный Эдик Зеленский. Именно её приводил в порядок, уведя чуть в сторону от разгневанных соратников, Алёша Симонов. Чудны дела Твои, Господи!

— И мужчину того, который утром приходил, тоже знаю! Это брат Алёши, который мне помогал. Он мне в феврале ссадины обрабатывал. Его Андреем зовут!

Злата кивнула:

— Всё верно. Теперь я тоже тебя узнала… Как тебя зовут?

— Алина, — ответила узница, — мальчики были здесь, но где они сейчас, я не знаю!

Она горестно всхлипнула и закрыла лицо руками. Близкие ещё после предыдущих рыданий слёзы мигом подступили и закапали сквозь пальцы, оставляя следы на длинной юбке. Злата прижала её к себе, чувствуя себя, как всегда рядом со своими учениками, взрослой и умудрённой:

— Не плачь. Я их нашла. С ними всё в порядке. Они в подвале. Но теперь мне необходимо их отсюда вытащить. И как можно скорее. А я пока ещё ни в чём не разобралась. Я тебе буду благодарна за любую помощь. За любую, — ещё раз веско добавила она. Алина отняла ладони от лица, проглотила набегавшие ещё слёзы и часто закивала:

— Да! Да, да! Я всё расскажу, объясню, всё, что знаю. Только умоляю! Возьмите и меня с собой!

Злата ничего не понимала, кроме того, что этой девочке, ровеснице её учеников плохо и страшно. Поэтому моментально включилось то, что сама она с иронией называла «учительским инстинктом», который сродни мощнейшему родительскому и диктует круглосуточную готовность оберегать, защищать, помогать. А если надо, то и любому глотку перегрызть за этих детей. Поэтому она решительно кивнула:

— Обязательно. Только давай сделаем так. Я должна мыть полы в офисе. Сейчас туда и пойдём. Я буду заниматься уборкой, а ты сядешь где-нибудь поближе к лестнице, будешь следить, чтобы никто нас не застукал и потихоньку мне рассказывать, что тебе известно. Если вдруг кто пойдёт, то ты его ещё от первого этажа услышишь — в доме тишина, звуки далеко разносятся. И ты успеешь сюда убежать, а я буду демонстративно драить полы, прикидываясь Золушкой. Договорились?

— Ага, — Алина совсем успокоилась и с готовностью вскочила. — Только давайте я тоже буду помогать?

— Нет уж. Ты у нас будешь часовым.

Так они и сделали. Алина устроилась в дверном проёме с видом на лестницу и тихо-тихо начала рассказывать. Злата слушала и физически ощущала, как шевелятся от услышанного волосы на голове.

— Мои родители развелись пять лет назад. И так получилось, что я осталась с папой. Потому что мама у нас актриса. Из неудачливых. Но всё равно постоянно то спектакли, то гастроли. Я ей и не нужна совсем. А папочка у меня самый лучший… Был… Он умер три месяца назад. В метро сердце прихватило, и он не дождался врачей… И тогда меня забрала к себе мама. Лучше бы меня отправили в детдом! — горло перехватило, и Алина с трудом сглотнула, Злата бросила швабру и на минуту присела к ней, обняла, прижала покрепче, погладила по руке:

— Почему лучше бы?

— Потому что мама моя сошла с ума совсем. Связалась с этой идиотской организацией. Я сначала думала, что ничего страшного нет. Даже наоборот радовалась, дурында. Мама бросила свой театр, перестала спектакли на дому нам с бабушкой устраивать. А раньше она этим страдала. То у неё мигрень, и она с бледным видом отравляет всем окружающим жизнь. То депрессия, и она рыдает, заламывая руки. То любовь, и она папе нервы мотает. Он, мол, её недостоин, у неё, видите ли, ТАКИЕ поклонники, а тут мы под ногами путаемся. Это она про мужа и единственную дочь! И бабушке, маме её, доставалось всегда. За то, что зятя любила. За то, что помогала ему меня растить, когда мы уже отдельно жили. В общем, за всё.

А тут вдруг мать попритихла. Спокойнее гораздо стала, даже мной интересоваться начала. Я уж думала, что, может, и получится у нас семьёй стать… А оказалось — всё совсем плохо.

Ходила она на все тренинги в эту… в эту организацию. Все деньги на это спускала. Пыталась нам мозги вправлять. Но мы с бабулей держались. Бабушка у меня умная, говорила мне всегда:

— Ты с мамой соглашайся, кивай, не серди её. Видишь, она не в себе…

Но потом мама увидела, как мы в Вербное воскресенье из православного храма выходили… Как она кричала! Аж слюной брызгала! Невменяемая просто была!

— Я, — говорит, — не дам вам погибнуть! Я вам покажу, где спасение! А если вы так ничего и не поймёте, значит, вы и не мать мне и не дочь, а чужие люди!

Бабушка её тихонько спросила:

— А кто ж тогда свои?

Мать засмеялась так страшно и выдала:

— А свои у меня только те, кто из нашей организации. И вы или ими станете или пожалеете.

После этого она все иконы в бабулиной комнате посрывала и ногами их топтала! Бабушке плохо стало, когда она это увидела. А мать «скорую» вызвать не давала. Я еле вырвалась и к соседям убежала, позвонила от них врачам и в милицию, чтобы они помогли врачам в квартиру попасть. И те, и другие приехали и бабушку забрали. Как я боялась, что она умрёт! У неё обширный инфаркт. Но она выкарабкается. Обязательно! Она не может меня одну с этой зомбированной психопаткой оставить!

— А мама? — тихо спросила Злата.

— А мать милиция только пожурила слегка… — Алина горько вздохнула. — И вот за те дни, что бабушка в больнице, мать совсем с ума сошла. Сюда меня приволокла. Всё говорила, что я ей помогу на следующую ступень подняться. Я не понимала каким это образом… Но теперь, похоже, поняла… — голос её стал бесцветным. Злата, снова яростно намывающая полы, выпрямилась:

— Что? Что ты поняла?

— Я объясню. Только сначала расскажу про ваших мальчиков… Я здесь уже пять дней, шестой. Мать не дала даже до конца учебного года подождать. На несколько дней раньше меня из школы забрала.