Приехали мы сюда в понедельник. Я сначала даже удивилась. Здесь молодёжи полно. Вернее, почти одна молодёжь. Всё больше девушки, но и парней много. Таких по возрасту, как моя мама, мало. Это сейчас никого нет, потому что у них какой-то выездной съезд. А завтра к вечеру вернутся… — она нехорошо усмехнулась. — И ведь всё у них так благостно. Все весёлые, обнимаются на каждом углу, твердят о перспективах, развитии, психологическом программировании каком-то… Меня приняли как родную… Слишком хорошо. Шагу одной ступить не давали. Буквально. Это ужас просто! Я на второй день волком выть была готова от такой опеки!

Но в четверг появились Алёша с Костей. Их в качестве разнорабочих наняли. Я Алёшу сразу узнала. Костю нет, не помнила. А Алёшу как же забыть?

Злата спрятала улыбку: да, этих братьев Симоновых забыть трудно. Вон, её подружка драгоценная уж почти год никак не может старшего из сердца выдворить. Разлёгся он у неё там вольготно, как на диване, и выдворяться отказывается. Да она, впрочем, и не горит желанием от него избавиться. И это взрослый человек!

А тут девчонка-школьница и юный красавец и мечта всех девчонок, который, правда, честь ему и хвала, себя таковым не считает! Но ведь девушки обмирают, когда его видят. Вот и Алина своего героя забыть не смогла. Не балбеса Эдика Зеленского, кинувшегося тогда в неравный бой, но потом напрочь забывшего про девочку и подстрекавшего всех к драке. А именно Алёшу, который Алину не бросил и всячески опекал в тот вечер. Злата была уверена, что, будь тогда на месте Эдика Алёша, он-то уж точно за девочку заступился бы не ради драки, не из любви к сварам и склокам, а из невероятного благородства, ему свойственного. Поэтому понять узницу было легко. Как же не влюбиться, когда вот он — готовый рыцарь! Да ещё и симпатичный такой.

А Алина, раскрасневшись, восторженно продолжала:

— Он меня тогда домой привёл. Брат его старший раны обработал, синяки какой-то мазью помазал. Потом они домой меня отвезли. Я ведь тогда с курсов самообороны шла. А тут эти дураки. Тоже мне, фашисты недоделанные! А я только-только на курсы записалась, ещё ничегошеньки не умела. Они прицепились: «Чурка! Черномазая!»

— Мне-то всё равно. Не трогают — и ладно. У меня-то русская кровь, может, почище, чем у большинства из них. Но не доказывать же это идиотам, которым больше, чем чистотой крови, гордиться нечем. Им папа с мамой не объяснили, что люди должны другим гордиться. И что нормальный русский ну никак фашистом быть не может. Потому что у нормального русского обязательно кто-то из семьи воевал или даже погиб на фронте.

Мне-то повезло. У меня папочка мне всё ещё в детстве популярно объяснил. А до этих оболтусов не донесли. Вот они и маются дурью. И не понимают, что фашисты когда-то тоже с этого начинали. Им сказали, что они особенные по праву рождения, они и поверили. Вместо того, чтобы гордиться культурой, литературой, музыкой, наукой, они кичились цветом волос и глаз. Ни к чему хорошему это не привело. Поэтому я шла себе и шла, внимания на них не обращала. А тут этот ваш… Эдик, да? Ему явно хотелось позадираться, вот он и решил с парнями помахаться. Только силы не рассчитал. Ну, и вышло Бог знает что… Счастье, что вы с другой учительницей вмешались, а то беда была бы!

Злата согласно кивнула: да, счастье, и да, беда…

Алина вдруг замерла, подскочила в ужасе и, молча показав вниз, метнулась на привилегированную половину. Злата, ещё не слыша шагов, схватила тряпку и принялась протирать пыль с листов гигантских откормленных фикусов и монстер, негромко напевая:

— Ты сегодня мне принёс не букет из пышных роз…

— Убираешься? — повариха стояла за спиной и требовательно оглядывала длинный коридор.

— Да, — с усердием обмахивая растения кивнула Злата, — ещё чуть-чуть осталось. Скоро пойду на третий этаж.

— Молодец, если устала — отдохни. И вот сюда, — она указала на дверь жилой части, — не ходи. Там уже убирали.

— Вот и славно! Тогда я, пожалуй, сегодня всё-таки успею помыть коридор третьего этажа, — Злата преданно заглянула в глаза поварихе. Та снисходительно кивнула:

— Ну, давай. Умница ты, девочка. Потом спускайся, я оладушков нажарю. Будешь?

— С удовольствием! Спасибо!

Проверяющая потопталась ещё немного и, тяжело ступая, пошла вниз. Злата покачала головой: так-так, хвалит, улыбается, а не доверяет. Вот ведь, нелегко ей, а забралась на четвёртый этаж с проверкой. Надо быть осторожнее.

Когда шаги стихли внизу, она покашляла, и в дверь высунулось испуганное личико Алины.

— Ну у тебя и слух! — восхищённо покачала головой Злата. — Пойдём-ка теперь на третий этаж. Ты на лестнице сядешь и продолжишь мне рассказывать, а я там помою. Успеешь, если что, убежать?

— Успею. Только разуюсь сейчас, чтобы меня слышно не было.

Они перетащили инвентарь этажом ниже, и Алина, стоя почти на лестнице, чтобы в любой момент рвануть наверх, шёпотом продолжила рассказ.

— Ну вот, тогда меня Алёша с братом домой отвезли. А через неделю умер мой папочка… И мама меня забрала к себе. Так что Алёшу я больше не видела. А тут вдруг смотрю — он! Я глазам своим не поверила. Мы обрадовались друг другу, остановились поболтать. Но моим «наставникам», так здесь называют тех, кто опекает новеньких, это очень не понравилось. Сразу ребят отослали куда-то, и меня тоже делами заняли. Я надеялась, что мы в столовой встретимся, но ребят там не оказалось. Я потом узнала, что работники на первом этаже живут… — девочка помолчала немного. Злата её не торопила. Через пару минут Алина мрачно заговорила:

— А дальше… Дальше я поняла, зачем мать меня сюда привезла… Господи, я ей так верила! Даже когда поняла, что она фанатичка… Всё равно — мама же… А она… Она…

Злата отставила швабру и испуганно обернулась. Но Алина не плакала, а стояла, бессмысленно глядя в пространство. Бедная девочка. Что же случилось-то? Злата тихонько подошла, встала рядом, рукой погладила по плечу. Алина благодарно улыбнулась:

— Я сейчас. Просто это очень страшно. То, что я хочу вам рассказать. В общем, этот их Главный тренер… — увидев Златино непонимающее лицо, пояснила: