12/2/2013

…

Совет у Бреннана эмоционально вымотал меня. Конечно, мы, безликие, довольно устойчивы к резким поворотам судьбы, к внезапным и не всегда желанным знакомствам, к слиянию с не вполне полноценными личностями. До сих пор и я был таким. Когда в дело вступает Ремесло, глупо жаловаться на тяготы жизни. Ты становишься другим человеком, но знаешь, что, во-первых, это не навсегда, а, во-вторых, память о приличном гонораре вдобавок к увесистому авансу, заставляет крепче брать себя в руки, когда возникает желание раскиснуть. Но впервые за почти что два десятка лет занятия Ремеслом, моя натура противится жизни в чужой шкуре. И дело не в том, что Билл Маккуин противен мне, а он был противен — и ещё как! И не в том, что мне неприятны временные друзья Билла (похоже, у него был только один постоянный друг, которого я тоже убил — "лёд"), с их плоскими шутками и утомительно однообразными разговорами о тачках, хип-хопе и тёлках. И даже не в том, что все шишки за паскудное поведение Маккуина получал я, а не он. Нет, просто попав в совершенно иное место, и чувствуя, что шансы на возвращение в родной мир чрезвычайно малы, мне хочется стать своим, настоящим, живым, а не играть чужую роль. Тем более, я не знаю, сколько ещё мне придется эту роль играть. А главное — я боюсь пробуждения матрицы Маккуина, боюсь, что не смогу сдерживать его достаточно долго, чтобы оставаться на плаву в бурном течении новой жизни.

Я обманул Майка. Мне хотелось заглянуть в ту самую кондитерскую, о которой у Билла остались тёплые, но очень сумбурные воспоминания. И зайти туда я планировал в одиночку, без этих, уже успевших опостылеть, своих приятелей. Отвязался я от них под вполне правдивым предлогом, так как действительно собирался отогнать "мустанга" Нильстрему, пускай и без особого желания. Я был согласен с наказанием и считал его справедливым, но всё же успел привыкнуть к этой большой, мощной и по своему красивой машине. Скрепя сердце, я положил ключи, прицепленные к брелоку с пластиковым черепом на подвеске, на широкую ладонь шведа. Он с подозрением оглядел ключи, с таким же подозрением обошёл "мустанг", потом чуть ли не удивлённо уставился на меня:

— Эй, Маккуин! А в чём подвох-то?

— То есть? — я, в свою очередь, непонимающе посмотрел на здоровяка. — О чём ты, дылда?

— Ну как же, — похоже, Нильстрём был настолько сбит с толку моим приездом, что пропустил "дылду" мимо ушей, — ты сам, добровольно, прикатил свою тачку, хотя я, признаться, уже планировал взять ствол и ехать за нею к тебе. Что-то в багажнике, угадал? Бомба?

— Ты балабол, Нильстрём, и не в курсе, что настоящие мужики отвечают за базар.

Такое заявление было вполне в духе Билла, одновременно оно ставило эффектную точку в не совсем приятной беседе. Несмотря на то, что Нильстрём чуть не изувечил меня, Крейвану, то есть мне, швед был по душе, а вот Маккуин его терпеть не мог, потому какое-то улучшение отношений было бы очень подозрительным. Правильнее было держать дистанцию ото всех, прикрываясь своей волчьей натурой и ломкой после разрыва с метамфетамином. Я развернулся и ушёл, набросив на голову капюшон и засунув руки в карманы, оставив Нильстрема с открытым ртом смотреть мне вслед.

Без машины жизнь стала ужасной. Быстро шагая к торговой галерее, я не раз ловил себя на мысли, что не могу представить, как жил в том, своём, мире, преодолевая значительные расстояния или пешком, или верхом, но всё же медленно — значительно медленнее, чем на автомобиле.

В магазине курток и повседневной одежды я купил чёрную дублёнку из мягкой кожи, пару водолазок, теплые шерстяные носки, несколько смен нижнего белья (Билл почему-то пренебрегал такой мелочью, как чистые запасные трусы) и, немного помедлив, две пары джинсов. Они были похожи на штаны, которые я носил, отличаясь наличием карманов и стилем исполнения.

— Будете прямо Ковбой Мальборо. — продавец, грузный мужчина в заношенных брюках и пёстром свитере домашней вязки, добродушно улыбался мне. По-видимому, он не имел чести быть знакомым с Маккуином, чему я был откровенно рад. — Классический деним. Задумали изменить стиль?

Если рассуждать здраво, то идея с джинсами была не лучшей, так как Билл не признавал другой одежды, кроме спортивных костюмов. Но я решил плюнуть на осторожность и одеться так, как удобнее мне самому. Авось, окружение спишет сии странности на следствие всё той же ломки.

В примерочной я переоделся, свернув одежду Билла в плотный сверток и намереваясь выбросить его в ближайший мусорный бак. Увидев меня, продавец одобрительно прищёлкнул языком:

— Ну вот, значительно лучше! Вам бы тогда ещё волосы немного отпустить…

Со временем возможно. Когда я уже не буду Маккуином. А до тех пор, мои волосы будут оставаться таким же коротким ёжиком, каким они были в момент нашей встречи. В миг, когда я вобрал матрицу Билла, настоящие волосы осыпались осенней листвой, оставив на голове только короткую поросль.

— И да, мистер, простите мою навязчивость, но тогда уж сразу поменяйте вот это. — продавец кивнул на мои ноги. Действительно, красные с жёлтыми вставками кроссовки вызывающе выглядывали из-под тёмно-синих штанин.

— Тут же, в двух шагах, обувной магазин. Рожа у старика Корбейна так себе, но товар вполне приличный.

Я сдержанно поблагодарил продавца и, следуя совету, перешёл в обувную лавку, где купил высокие кожаные ботинки на толстой полиуретановой подошве. Галерею магазинов я покинул, чувствуя себя совсем другим человеком. На плече болтался небольшой городской рюкзак.

Следуя внутреннему компасу, а именно памяти Маккуина, попутно проклиная его идею с колёсами внедорожника Нильстрёма, я подошёл к кондитерской "Что-нибудь к чаю". На улице уже стемнело, за окнами кондитерской тепло и по-домашнему уютно горел желтоватый свет, проявляя тонко выписанные на стёклах торты, калачи и пирожные. Внутри, образуя небольшую очередь, толпились покупатели: по большей части женщины за шестьдесят и один мужчина средних лет. Стоящий за прилавком толстый чернокожий мужчина наперёд знал, кто и что закажет, поэтому без вопросов сноровисто упаковывал корзинки, эклеры и рулетики в пластиковые коробочки, ловко перевязывая их красным, с золотыми нитями, шнуром и прикрепляя к нему бархатное сердечко с надписью "Matt&Ann".