Чего большего могла ожидать раздражающая стерва?

Он, конечно, не будет вместо неё спать на полу.

«Какое мне дело до этой несчастной, которая к тому же вызывает у меня только отвращение, учитывая её ситуацию?»

— Эй.

Девушка лежала у подножия кровати, повернувшись к нему спиной. Единственный комфорт ей создавала комковатая подушка. Она явно не спала и всё же не ответила на его оклик.

— Если хочешь, ложись на кровать, я тебя не съем.

— Нет, лучше не надо, — прошептала она хриплым голосом, так и не повернувшись к нему. Волосы у неё соскользнули на бок, и её шея вновь намекнула на что-то провокационное.

— Поступай как хочешь, однако я свою часть выполнил. И не говори больше, что я не джентльмен.

— По-своему ты любезен, — продолжила она, все так же обращая к нему спину. Её голос отражался от стены и казался сонным, достигая Харрисона. — Но очень-очень «по-твоему», поэтому не принимай это как комплимент.

Харрисон перевернулся на другой бок и сознательно занял на кровати всё свободное пространство. Больше он ей ничего не предложит.

Эта отвратительная доброта в кавычках и так стоила ему двадцати лет и уравнивала счёт за всё время, когда он вообще забывал звучание слова «любезность».

Пополнялся список невероятных вещей, которые Дьюк не мог себе никогда даже представить, пока находился в здравом уме. За два дня он сделал и передумал так много фигни, что убедил себя: будь у него зеркало, то в отражении увидел бы совершенно другого мужчину.

И сейчас — вот вам энная нелепость — сцена, которая в сравнении с безумным фильмом выглядела «серьёзной»: Харрисон поднимался по крутому склону в момент перемирия между двумя атаками дождя, на фоне которого бледнел сам библейский потоп. Леонора упрямо следовала за ним, хотя была бледной как привидение. И Принц, который не привык оставаться в одиночестве, следовал за ним по пятам как собака.

Это трио, отправившееся к хижине Майи, выглядело немного комично и немного трагично.

К счастью, хижина находилась не слишком далеко. Дьюк и пожилая женщина могли бы считаться соседями даже если встречались редко. Они оба были очень одиноки и не склонны к болтовне. Иногда Майя готовила для Харрисона еду, а он в ответ покупал провизию и для неё. В некоторых случаях помогал ей с ремонтными работами, а Майя снабжала его консервами и печеньем. Подводя итог: никто из этих двоих не выносил мысли, что для него делали одолжение без возможности отблагодарить в ответ. Таким образом, они почитали правило равновесия — основополагающее для тех, кто живёт в одиночестве, и кому не выносимо чувствовать себя должником.

— Ты отдаёшь себе отчёт, что тормозишь меня? — спросил Леонору Харрисон во время подъема.

Он шёл впереди сердитый, каким может быть отшельник-женоненавистник, вынужденный пройти полтора километра по пересечённой местности с риском того, что в него ударит молния только потому, что отправился на поиски женских тампонов. Дьюк даже отдалённо не помышлял о надежде, что Майя решит приютить девушку у себя. Старая леди не была сукой как он, но ушла от Дьюка не далеко.

Леонора не прокомментировала его случайное замечание.

— Почему ты взял ружьё? — спросила вместо этого.

— Потому что мы не в Центральном парке, где в лучшем случае ты можешь вступить в борьбу за выживание с белкой. Здесь очень велика вероятность встретить медведя, койота или рысь. Особенно весной. Если такое произойдёт, постарайся не гоготать как гусыня.

Леонора обиженно надула губы.

— Я никогда не гоготала как гусыня, не начну и сейчас, — серьёзно заявила, но при этом оглянулась вокруг, будто боялась увидеть тень затаившегося дикого животного.

— Встреча с медведем, как правило, придаёт новое значение понятию «идиотизм». Ты должна была остаться в долине, кажется, вот-вот умрёшь.

— Если я умру, скорми меня на обед медведю, к всеобщему спокойствию, — фыркнула Леонора, словно эта непрерывная словесная борьба истощила её больше, чем недомогание. — Расскажи мне о Майе. Она живёт одна?

— Да.

— Пожилая женщина? Она не боится?

— Чего? Основываясь на собственном опыте — цивилизованный Нью-Йорк меня убивал, здесь я родился вновь, несмотря на медведей.

— Она тоже сбежала из города?

— Что-то в этом роде. Но избегай задавать свои хреновые вопросы от журналистики. И рядом с ней запомни — меня зовут Уэйн.

— Никто не знает, кто ты на самом деле?

— А вот и она, всегда готовая к допросу. Даже если бледная как смерть, ты не перестаёшь вмешиваться, правда?

— Это вопросы не от журналиста, а от человека. Существует также простое желание «знать», которое не имеет ничего общего с необходимостью заполнить половину колонки, прежде чем отдать в печать. Есть сочувствие, интерес, человеческая солидарность.