— Прости мое любопытство, но, может быть, здесь сохранились архивы пятидесятых годов? — спросила она.

— Кое-что осталось. Перед отъездом отец спрятал личные дела рабочих в шкаф. Когда я вернулся, в кабинете все было перевернуто вверх дном, но, странное дело, ничего не сожгли. Должно быть, посчитали, что ничего опасного в этих бумагах нет.

— А твой отец — он сюда вернулся?

Фернандо пожал плечами.

— Да, конечно. Отец жить не мог без своего острова. Безумно скучал по нему. Я исполнил данное ему обещание, похоронив его останки под сейбой. Ты знаешь, до самой смерти отец мечтал вернуть плантации былое величие. — Он посмотрел в окно полным ностальгии взглядом. — Видимо, эта земля чем-то всех заражает, потому что и я чувствую то же самое. Хотя думаю, что какао из Сампаки вполне можно продавать в больших количествах.

Кларенс вздохнула и решила сделать следующий шаг:

— Фернандо, раз уж я здесь... Могу я взглянуть на эти архивы? Это глупо, конечно, но мне хотелось бы знать, остались ли какие-то сведения о моем деде и отце...

— Никаких проблем. — Он поднялся с кресла. — Вот только бумаги затолкали в шкаф как попало. — Он взял стоявший в углу зонт и направился к двери. — Идем, старый кабинет как раз напротив.

Фернандо раскрыл зонт и галантно держал его над Кларенс, пока они шли через двор в сторону белого одноэтажного здания с двускатной крышей и маленьким крылечком. Кларенс порадовалась, что Фернандо так любезен и словоохотлив и с такой легкостью согласился ей помочь.

Они вошли в просторное помещение с большим письменным столом перед окном, сейчас казавшимся картиной с дождливым пейзажем. Справа половину стены занимал книжный шкаф с решетчатыми дверцами. Фернандо открыл дверцы, и Кларенс невольно ахнула: полки были беспорядочно завалены грудами бумаг. Работы здесь было на несколько часов.

— Вот видишь? — сказал он. — Здесь вся история Сампаки, перевернутая вверх дном. В какие годы, ты говоришь, здесь был твой отец?

— Мой дед приехал сюда в двадцатых годах. Отец — в конце сороковых. А дядя — в начале пятидесятых.

Кларенс взяла наугад один лист. Это был бланк, на котором слева располагались написанные от руки имена, а справа — отпечатки пальцев. Список был датирован 1946 годом. Она положила его на место и взяла другой — точно такой же, только датированный тремя годами позже.

— Ну-ка, ну-ка. — Фернандо подошел ближе. — Да, это еженедельные списки выдачи продовольствия. А вообще-то многие бумаги давно пора выбросить. — Он посмотрел на часы. — До трех часов я вряд ли смогу выехать в Малабо. Если хочешь, можешь воспользоваться этим временем и разобрать бумаги. Надеюсь, ты не против?

— Ну конечно, я не против. — Кларенс была очень рада, что ее оставили одну, и она сможет спокойно поискать сведения о детях, родившихся на плантации за несколько лет до нее. — Более того, если получится, я постараюсь привести все в порядок. Я прекрасно разбираюсь в делопроизводстве.

— Хорошо, договорились. Если что-то понадобится, поищи меня во дворе... или позвони в колокольчик. — Выйдя за порог, он указал на какую-то штуковину с внешней стороны двери. — Договорились?

Кларенс кивнула.

Оставшись наконец одна, она решила не терять времени даром. Она принялась вынимать из шкафа охапки бумаг и раскладывать их на столе. Затем достала из сумочки блокнот и записала на нескольких листах основные критерии отбора: списки работников и их контракты, распределение жилья между семьями, списки выдачи продуктов, счета-фактуры за материалы, личные карточки служащих, медицинские сертификаты и какие-то маловажные бумаги. Затем начала раскладывать документы по разным стопкам.

Час спустя она открыла очередную папку, полную личных карточек, прикрепленных к рабочим контрактам, листков выплаты жалованья и медицинских сертификатов с потертыми и не слишком четкими фотографиями молодых мужчин. Она перекладывала их один за другим, пока не узнала сначала фотографию деда, а затем — отца и дяди. Ее внезапно охватило глубокое волнение. Она представила, как эти трое ставят свои подписи, оставшиеся здесь навсегда. При виде их подписей ее охватило странное чувство, похожее на то, которое она испытала при виде королевских пальм у въезда на плантацию, но теперь к этому чувству примешивалась гордость. Слезы снова покатились у нее по щекам. Нескончаемо долгие минуты она гладила пальцем фотографии. Как они здесь молоды и красивы! И как отважны! А иначе как бы они

решились отправиться в Африку из заснеженных Пиренейских гор?

В папке было почти пятьдесят подшивок других служащих. Кларенс записала в блокнот имена тех, кто работал на плантации в пятидесятые-шестидесятые годы. Потом она спросит у Килиана и Хакобо, помнят ли они Грегорио, Марсиаля, Матео, Сантьяго...

Прежде чем взяться за новую стопку бумаг, она долго изучала информацию о членах своей семьи. Особенно ее удивила медицинская история отца. Она обнаружила, что он, оказывается, тяжело болел малярией.

Она нахмурилась.

Хакобо и Килиан рассказывали, что постоянно принимали пастилки хинина и резоцин, чтобы не заболеть малярией. Если кто-то забывал принимать лекарства, он легко заболевал: у него поднималась температура, и начинался озноб; как говорили, эта болезнь похожа на тяжелый грипп. Вот только длится он несколько недель... Ее это очень удивило, и она решила, что спросит отца, когда вернется в Пасолобино.

Она посмотрела на часы. Уже час! Она подсчитала, что разобрала около шестидесяти процентов материалов. Она потянулась, потерла глаза и зевнула. Она уже подозревала, что ничего не найдет, никаких сведений о рождении Фернандо. В контрактах брасерос указывалось лишь имя человека, женат ли он или холост, но не указывалось ни количество детей, ни их имена. Иногда попадались медицинские свидетельства о родах жены, родился ли у нее мальчик или девочка, но никогда не указывались имена новорожденных.