– Он обещал и это.

Хотя Рамзи все еще прохаживался по этой давно знакомой ему комнате, все внимание его было сосредоточено на словах Шахназ, ее голосе, движениях. Он был счастлив, что Шахназ встретила его так приветливо. За все долгие годы знакомства, может быть, впервые она была с ним так ласкова.

– Какая ты сегодня милая, Шахназ-ханум!
– сказал он и, вдруг скрестив свои большие руки на широкой груди, влюбленно посмотрел на нее.
– Откуда взошло солнце?

Шахназ, хотя и растерялась на мгновение, ответила в тон:

– И мне хотелось бы узнать, откуда взошло солнце, почему Рамзи-муэллим именно сегодня это заметил?

– Нет, ты говоришь неправду, - продолжал Рамзи возбужденно.
– Уже больше тридцати лет ты знаешь, откуда оно светит. Для меня оно взошло тридцать лет назад вон оттуда, из "обсерватории Рамзи-муэллима", - и он указал на виднеющуюся в окне крепость Шамиля.
– Вы думали, что я там наблюдаю за звездами вселенной. Но никому, и тебе в том числе, не приходило в голову, что единственной звездой, которую я увидел и открыл в этой обсерватории, была ты. Как и все звездочеты, я гордился своим открытием. Он помолчал, посмотрел на Шахназ, но, подумав о чем-то, не дождавшись ее ответа, добавил: - И теперь тоже горжусь.

На лице Шахназ появился слабый румянец.

– Гордитесь?
– тихо переспросила она.
– Как это надо понимать? Чем гордитесь? Своей способностью к открытию или открытой вами звездой?

– Разве это не одно и то же?
– со скрытым беспокойством поинтересовался он.
– По-моему, подобно тому как человек гордится многими своими прекрасными качествами, он может гордиться и своей любовью...

– Я не вижу в этом логики.

– В любви не бывает логики.

– Да, это вы очень верно заметили: в любви не бывает логики. Ее первое условие состоит в том, что заставляет человека, который полюбил, забыть о себе прежде всего. Такому человеку хвастать своей любовью не приходит в голову.

От этих слов Рамзи передернуло. Рамзи, всегда и везде веривший в свое превосходство и умевший дать это почувствовать, в эти мгновения походил на дерево, с которого одно за другим опадали плоды.

– Вот за то, что ты такой тонкий человек, я и люблю тебя, Шахназ, проговорил он дрожащим голосом.
– Я знаю, что это чувство никогда не покидало меня. Оно мешало мне увлечься кем-либо другим. Я так и не создал семьи. А ведь все могло быть иначе. Ты своей любовью могла стать хирургом моей честолюбивой натуры. Но ты этого не сделала. Значит, тонкость, чуткость, глубина твоего нежного сердца предназначены лишь для себя самой. Разве я говорю неправду? Значит, ты согласна со мной? А раз так, скажи-ка мне: велика ли разница между моим честолюбием и этой твоей чуткостью и тонкостью? Вот ты была шокирована статьей обо мне в районной газете. Почему? Потому что это было наглядное, откровенное честолюбие. Но ведь оно существует и в глубинах человеческого сердца. Поверь мне, каждый из нас честолюбив по-своему. И нет на свете лишенных этого качества.

– Можно найти, - вдруг непроизвольно вырвалось у Шахназ.

– Говоришь, можно найти?

– Да, можно. Правда, в ваших словах есть доля истины, особенно тех, что касаются меня. Но на свете есть немало людей...

– Ты путаешь эти понятия, Шахназ-ханум. Иногда и самый эгоистичный человек умеет быть доброжелательным. Его побуждает быть доброжелательным именно честолюбие. Возьмем, к примеру, Айхана амиоглу...

– Я как раз имела его в виду, - опередила его Шахназ.
– Его сердце похоже на соловья, который всегда и везде поет песни для других.

– Я даже сам не знаю, что тебе ответить? Как уверить тебя, что каждая песня, поющая в его сердце будто бы для других, в результате оборачивается его личной песней... Аллея Айхана, родник Айхана... Разве не в том, чтобы услышать эти слова, конечная цель его благородных дел?

– Эти названия дал им народ...

– Конечно, придумал народ, - радостно продолжал Рамзи.
– Это-то Айхану и нужно, чтобы люди хорошо думали о нем. Это и есть самый тонкий вид честолюбия. В этом смысле Айхан амиоглу еще искуснее тебя. Он как будто прячется от славы, а слава бежит за ним следом.

– Если мы будем только так оценивать все благородные поступки людей, тогда на свете не найдется ни одного настоящего человека. Между тем благородных людей гораздо больше, чем неблагородных.

– Но не будем забывать, что ни один из этих благородных людей, которых, по твоему уверению, больше, не свободен от страсти личной славы. По-твоему, почему он против памятника Эльдару Абасову?

– По правде говоря, это для меня пока тоже загадка.

– Тут нет никакой загадки. Он попросту завидует. А зависть- это обратная сторона честолюбия. Он думает: зачем простому летчику Эльдару Абасову ставить памятник величиной с Гылынджгая? Ведь он, Айхан амиоглу, тоже был на фронте. Кто знает, может быть, и он где-то проявил героизм, но ему не повезло. Правильно?

Шахназ хотела что-то возразить, но не смогла. Рамзи, почувствовав, что она отступила, еще больше приободрился:

– А ты, Шахназ-ханум, не сердись за мою откровенность. Влюбилась в него, как ребенок. И этого еще мало. И на языке твоего сына только одно: дядя Айхан сказал, дядя Айхан не так сказал...

– Это вы напрасно, Рамзи-муэллим, за сына я не беспокоюсь. Айхан приучает его к труду, учит любить природу.

– А после этого, бог даст, приучит и к ненависти, сладкими словами научит ненавидеть память героев.