— Трюф, — негромко позвал он, ещё не дойдя до порога.

— Да, ваше сиятельство. — Рядом появилась какая-то женщина, которую Элья не видела, но голос ей понравился: он звучал негромко, услужливо, и под шаг Лэрге неведомая Трюф подстроилась сразу же.

Тем временем, они поднялись на крыльцо, потом вошли внутрь. Элья увидела богато расписанный потолок, замелькали краски и свет. В голове заломило совсем уж нестерпимо, и Элья ненадолго прикрыла глаза.

Лэрге поднялся по лестнице, потом куда-то свернул…

— Присмотришь за ней?

— Конечно, ваше сиятельство, — отвечала Трюф. — Я знаю рецепт чудесного снадобья, которое быстро поставит её на ноги. Но прежде всего девушке, само собой, нужен отдых… Как удачно, что ваш коллега из института не приехал, и у нас есть готовая комната в западном крыле!

— Да. Но, возможно, он ещё доберётся, так что пусть приготовят ещё одну, на завтра.

— Слушаюсь.

Вскоре распахнулась дверь в прохладную темноту, в которой, впрочем, тут же затеплился огонёк одного из настенных кристаллов, зажжённый рукой Трюф.

Уложив Элью на кровать, и заметив, что глаза у неё открыты, Лэрге учтиво пожелал ей скорейшего выздоровления и просил обращаться к нему с любой просьбой. После этого стремительно покинул комнату.

— Ударить девушку по голове! — ворчала Трюф, суетясь вокруг Эльи. — Как такое вообще возможно!..

Трюф оказалась энергичной женщиной лет сорока. Она приковывала к себе взгляд даже будучи в сером мешковатом платье с передником: худая, с высокими скулами, с большими глазами глубокого серого цвета — строгими и вместе с тем какими-то завораживающими. Темные волосы были гладко зачёсаны назад и стянуты в тугой узел на затылке.

Она помогла Элье облачиться в какую-то длинную хламиду, отдалённо напоминавшую ночную сорочку, и выпить совершенно невыносимый на вкус отвар — который, впрочем, притупил головную боль. Элья была уверена, что всё равно заснуть не сможет — только-только ей представился случай подумать о том, что с ней произошло — однако стоило ей положить голову на подушку и укрыться одеялом, как сознание тут же затопила глубокая, лишённая сновидений тьма.

На следующий день лил дождь. Несмотря на то, что солнце было скрыто тучами, Элья не касалась световых кристаллов, и потому её окружали длинные тени, прятавшиеся в бледно-голубом шёлке раздвинутых гардин, в складках покрывала и на мраморном столике возле кровати, где стояла ваза с фруктами и букет каких-то белых цветов, источавших нежный сладковатый аромат. Цветы немного оживляли это место, которое, по правде сказать, сложно было назвать уютным. Камин из тёмно-серого камня, строгие вазы — из него же, и скупая лепнина на бледных стенах производили угнетающее впечатление. По словам Трюф, комната называлась «Бирюзовой спальней» — должно быть, из-за расставленных всюду бронзовых статуэток, украшенных бирюзой. Элья и себя чувствовала частью обстановки — её платье цвета огненной лилии куда-то делось, и вместо него ей принесли белое, расшитое большими синими розами. Элья не любила белый цвет, но безропотно облачилась в подарок. Именно сегодня ей было всё равно.

Элья ожила только когда пришёл Грапар. Перед этим она довольно долго сидела на застеленной кровати, сложив руки — неподвижная, как статуя. А теперь вскочила, сделала шаг навстречу… и тут же остановилась в нерешительности: вспомнила о девушке, заключённой в зеркало.

А потом и ещё кое о чём.

— Вы обманули меня, — сказала она.

Грапар смотрел прямо, не отводя взгляда.

— Да, — сказал он. — Когда вы согласились помочь, я, каюсь, подумал, что это, возможно, наш с Арлейной единственный шанс. Элья, я, к сожалению, не могу назвать себя человеком чести, и, если ради любимой женщины мне нужно пойти на подлость, я пойду на подлость. Я понимаю, что такое не прощается, поэтому не вижу смысла что-то к добавлять к сказанному.

— Смысла нет, — согласилась Элья. — Но, пожалуй, я смогу вас понять. Я бы сама поступила так же. Наверное. Только жаль, что на меня вам было совсем наплевать. Не очень приятно, когда тебя пускают в расход…

— Если бы мне было на вас совсем наплевать, я оставил бы вас там же, куда вы упали. И, наверное, сейчас вы бы уже сидели в тюрьме.

— Выходит, я должна вас поблагодарить?

Она хотела произнести это с презрением, но почему-то не могла всерьёз злиться на Грапара даже после того, что он сделал, поэтому получилось почти вежливо.

— Вы мне ничего не должны, — сказал Грапар. — Это я отныне ваш должник. И я свой долг отдам, не сомневайтесь.

И так он это сказал, что Элья сразу ему поверила. Пусть этот человек подставил её — но давать пустых обещаний он не будет.

— Как ваша голова? — спросил Грапар.

— Почти не болит. Спасибо.

Он кивнул. Потом как-то замялся, сник.

— Простите, я должен был предусмотреть, что наёмник не будет церемониться…

— О, ну, это как раз не ваша вина. Вы, конечно, подлец, но не думаю, что могли дать распоряжение ударить женщину.

— Что ж, — криво усмехнулся Грапар, — и на том спасибо. Хотя, возможно, вы переоцениваете мои моральные качества.

— Возможно.

На самом деле, тот факт, что он готов ради любви пойти на подлость, вызывал в Элье почти восхищение — и заодно острую жалость, что такие жертвы приносятся не ради неё. Так что, как это ни удивительно, случившееся ещё больше возвысило Грапара в её глазах. Должно быть, потому, что так называемых «людей чести» вокруг Эльи всегда было пруд пруди, просто галантных кавалеров и того больше. А вот с теми, кто способен на искренние решительные поступки, даже если они идут вопреки репутации порядочного человека, она никогда раньше не сталкивалась.