Шрифт:
— Ваша наблюдательность сравнима только с вашим талантом, — в очередной раз поклонился ей Лэрге. — Пойдёмте, я найму для вас извозчика. Не могу позволить вам месить грязь до самого дворца — а свежим воздухом вполне можно подышать и сидя в коляске… Рад был встрече, госпожа Клесса.
— Но… — начала было Элья.
— Пожалуйста, не спорьте.
— Господин Саввей…
— Я настаиваю, госпожа Элья. Пойдёмте.
Попрощавшись с Клессой, он довольно настойчиво взял Элью за локоть и повёл дальше, через площадь, туда, где стояли двуколки.
«Всё-таки благородного человека всегда можно отличить», — думала польщённая Элья, когда она, сидя в коляске, наблюдала за тем, как Лэрге расплачивается с извозчиком.
На прощание граф подошёл к девушке и — вместо ожидаемых слов о том, как он был рад познакомиться, и парочки новых комплиментов — вдруг сказал:
— Я ещё раз прошу вас, Элья: не приходите больше в «Колокол». Всего вам доброго. — Потом поднял парусиновый верх коляски и крикнул кучеру: — Трогай!
Лошади ещё не успели разогнаться, как Элья опустила «крышу» — она любила, чтобы ветер дул в лицо, и чтобы можно было видеть всё вокруг, а не только унылую спину извозчика — и обернулась.
Лэрге стоял на том же самом месте, однако, вопреки ожиданиям девушки, смотрел вовсе не вслед удалявшейся пролётке, а на толпу, кого-то выискивая взглядом. Мароля?.. Но ведь рыжая макушка музыканта ещё недавно мелькнула совсем на другом конце площади…
Последнее, что увидела Элья перед тем, как коляска повернула на Главную Перспективу, — это то, как шемейский дворянин едва заметно покачал головой.
***
Для придворного театра во дворце был отведён большой зал в так называемом «служебном» крыле. Несколько невысоких перегородок создавали видимость отдельных комнат, у дальней стены располагалась небольшая сцена, а в углу — плита для отопления, а заодно для приготовления еды (хотя артисты, как правило, ели с остальными слугами). Прочее же пространство напоминало одновременно лабиринт, комнату ужасов, музей кукол и лавку портного. Пробираясь мимо хаотично расставленных по залу ширм разных расцветок, можно было внезапно наткнуться либо на высокую стремянку, либо на склад сценических костюмов (часть висит на вешалках, на тех же ширмах, часть валяется на полу), либо на искусственное дерево с тщательно прорисованными листиками и очень натуралистичной корой, либо, например, на рояль. Здесь всегда, несмотря на ежедневную уборку, немного пахло пылью, а ещё духами, красками и иногда свежей выпечкой, когда у Эльиной подружки Ралетты, любившей готовить, случалось свободное время и хорошее настроение.
За три года это место стало для Эльи домом. Она привыкла и запахам, и к постоянному гулу — здесь всё время, даже ночью, кто-то либо разговаривал, либо пел, либо бубнил заучиваемый текст.
Правда, когда Элья вернулась с Ярмарки, в зале почти никого не было — видимо, ушли на обед; только откуда-то из дальнего угла доносилось неравномерное позвякивание — это Кагрит мастерил «колокольную стенку», реквизит для очередного спектакля.
— Кагрит, привет! — весело крикнула Элья, ныряя в лабиринт ширм.
Молчун-Кагрит ожидаемо проигнорировал её, но Элья не обиделась. Она прекрасно знала, что Кагрит не любит, когда его отвлекают.
Танцующей походкой девушка прошла в закуток за занавеской, где находилась их с Ралеттой обитель, стиснутая, как и прочие, двумя гипсовыми, укрытыми тканью перегородками, на которых висела одежда. Свет редких окошек до этой части зала практически не дотягивался, поэтому приходилось использовать световой кристалл — жёлтый, дешёвенький, явно сделанный с помощью «вторичного» источника магии — амулета, или, там, случайного накопителя, вроде древней шемейской статуи. Такой кристалл служил, конечно, не в пример меньше тех, что выпускали крупные семейные фирмы с волшебниками в штате, работал не очень исправно, однако соседкам его вполне хватало, а тратиться один раз на дорогой осветитель, чтобы всё равно потерять его потом в этом бардаке, Элье с Ралеттой не хотелось.
Кристалл, зажёгшийся от прикосновения Эльиной руки — с третьей попытки — обвёл неровным жёлтым кругом часть столика, на котором лежал, бросил ромбовидные отблески на завешенные тряпками стены, зеркало и металлические спинки двух кроватей. Тени в комнатке изящно изогнулись — длинные, тёмно-лиловые. Пристроив на ветвистую вешалку у входа свою вишнёвую накидку, Элья села за столик и подпёрла руками горящее лицо. Горело оно, конечно, от ветра. Наверное, от ветра. Может быть.
«Этот Грапар сам виноват, — сердито подумала Элья. — Если бы я ему действительно понравилась, он пошёл бы со мной… Подумаешь, на короля он не хочет смотреть, видите ли…»
Конечно, Лэрге прав. Что-то здесь нечисто. Нельзя ей появляться в «Колоколе»…
Элья вздохнула и потянулась к резной деревянной шкатулке, стоявшей тут же, возле кристалла (на столе вообще хватало всякой всячины). Открыла крышку, осторожно достала пять разноцветных глиняных фигурок. Эта шкатулка досталась ей в наследство от бабушки, и Элья берегла её, как зеницу ока. Хотя кто мог бы покуситься на такую безделку?..
Глиняные фигурки обозначали пятерых богов.
Элья начала расставлять их на столе, медленно и аккуратно. Обычно подобные шкатулки, а вернее, их содержимое, использовались, чтобы воздавать молитвы каждому из богов. Однако Элья, хоть и верила в высшие силы, особой религиозностью не отличалась, поэтому доставала фигурки лишь в тех случаях, когда ей нужно было чем-то занять руки. А заодно привести в порядок мысли.
Как сейчас, например.
Её завораживали блики на лаковых боках фигурок, маленькие тени на столе, движения собственных пальцев.
Беспечная Элья не любила сосредотачиваться на чём-то. Куда приятнее летать, словно подхваченное ветром пёрышко, ни на чём не зацикливаясь, позволяя эмоциям и мыслям захватывать сознание лишь до определённой черты. А потом переключаться на что-то другое. Незамысловатая игра с глиняными фигурками помогала ей в этом — убирала тяжесть из головы и сердца.
Вот бог Халитху. Жёлтая мантия, корона на голове. Король благословенной Эйголы, страны, в которую рано или поздно приходят все. Обычно его ставили в центре воображаемого квадрата, а остальных богов — по углам.