Я оттолкнулся от каменного гребня и взлетел. Зная, что пламя пока не грозит, гнал прямо в лоб, набирал скорость, так что трещала обожжённая плоть. Аелия ринулся на меня сверху, рыча, выдавая с головой своё место в пространстве, стремясь смять тяжёлым телом, порвать лапами. Он надеялся, что сейчас мы сцепимся, ломая друг друга силой, но не на дурака напал.

Я крутанулся в воздухе, ушёл в сторону от когтей и разинутой пасти, и ударил на вымахе в его крыло, рванул тонкие кости, едва не растащив на волокна собственные мышцы. Злобный хруст прозвучал слаще самой нежной музыки, вопль боли обласкал обожжённые уши, и уже не сдерживаясь, я сам зарычал и принялся рвать всё, до чего только мог дотянуться, бил вслепую, пока мы падали в ущелье и прозрел, когда его край отрезал нас от лучей заходящего дневного светила.

Боль не ушла совсем, но я так привык к ней за долгие годы, что она почти не мешала, я научился отстраняться от мук, и как же помогло мне это горькое умение в дневном недобром небе!

Мы валились в глубокое ущелье, и с каждым мгновением мне становилось лучше, страдания отпускали. Острее видели глаза, крепли руки и крылья. Ожоги стремительно зарастали ещё мучая, но уже не слишком мешая.

Я методично избивал дракона, пытавшегося хоть как-то удержать высоту, раз он не мог обороняться, но теперь ничего не стоили его больший вес и мощь лап. Повреждённое крыло не давало опоры, теснота ущелья — простора. Я кружил над почти беспомощным телом и добавлял время от времени лёгких увечий, иногда отшвыривая противника в сторону от скалы, за которую он мог бы зацепиться. Огнедышащие восстанавливаются много дольше вампиров, я знал, что успею всё закончить раньше, чем срастутся сломанные кости.

Я загонял дракона в ловушку, которую он не смог предусмотреть: на дно, на самое глубокое дно самого беспощадного ущелья, туда, где дракон потеряет последнее преимущество, а я обрету своё. Воздух — это ведь не только небесный простор, но и вот такая теснина, куда не заберётся закатное солнце, чтобы поддержать огнедышащего против вампира. Я глубоко дышал, аккуратно спускаясь за падающим ящеркой. Уже и не трогал почти, нависал не давая надежды, пугая и унижая.

Один раз он смог припасть к скале, зацепиться когтями, попытался даже ползти вверх, но я безжалостно столкнул, ударив в покалеченную лапу. С истошным воем Аелия вновь сорвался, отправился в последний полёт. Не знал, что такое боль? Отведай. Хлебни глоток того, чем меня поил без меры. Распробуй вкус!

Странное это было ощущение: видеть перед собой того, кто истязал тебя долгие годы, и иметь возможность расправиться с ним радикально и безжалостно. Смять. Уничтожить. Растоптать. Добить. Насовсем. Мерзкое вообще-то чувство.

Внизу нас ждала тесная расселина. Я предполагал, что дракон застрянет в ней, беспомощно царапая скалу сломанным крылом и вопя от боли, но он угадал опасность и переломился в воздухе, на присыпанное снегом дно скатился уже в человеческом обличии. Я неспешно спустился следом, помогая себе крыльями и аккуратно переставляя ступни и ладони по шершавым каменным стенкам.

Мой поверженный враг лежал у моих ног, окровавленный в рваной одежде, скулящий от терзающих его мук. Покалеченную руку он прижимал к груди, бессознательно стремясь спрятать. Дёргался, пытаясь свернуться в клубок, отползти, но боль в спине от сломанного крыла сохранилась, пусть самого его не было, не давала как следует двигаться. Это ему ещё повезло, что и крыло, и рука пострадали с одной стороны, не оставил я его совсем беспомощным.

Я наблюдал за ним, но ничего не чувствовал. Просто смотрел.

— Ну что же ты? — сказал он с отчаянием и прорвавшейся гордостью. — Прикончи меня, имеешь право.

Закономерный вышел бы финал и справедливый. Я сказал:

— Аелия, я вампир, а не убийца, стою вот: храбрости набираюсь. Опять же решить надо: смести тебе голову с плеч или просто размазать всего по скале — это надо обдумать раньше, чем делать.

Он прежде не снисходил до бесед с рабом, а то сразу бы понял по интонации, что не намерен я с ним расправляться. Зачем? Какой в том интерес? Я продолжал:

— Время ещё есть, солнце не село. Куда мне торопиться? Сила и право на моей стороне. Я долго ждал этой минуты.

Он вглядывался в меня, пытаясь понять, насколько серьёзны и кровожадны мои намерения, но откровенно терялся, не умея прочесть на лице движения души. Раньше следовало вспомнить самодовольному ящерке, что рядом с ним не кукла, а живое страдающее существо.

— Вампир, Бениг, послушай. Я понимаю, что убьёшь и не молю о пощаде, но дай мне сказать, позволь объяснить!

Что именно? Впрочем, я действительно не спешил, и, если дракон считал нужным что-то мне сообщить, не видел причин отказывать ему в последнем праве. Быть может, на краю могилы прорвётся в нём живое чувство. Так случается.

— Говори!

Лицо в пятнах засохшей крови исказилось, когда он попытался сесть удобнее, хоть немного опереться спиной с той стороны где не болела лопатка. Я аккуратно помог концом крыла, но ближе не подошёл. Не доверял я ему и не испытывал ни малейшего желания кататься в снегу с ополоумевшим от последней безумной надежды расправиться со мной змеёнышем. Я победил, и никто этого не оспорит.

— Прости меня! — сказал он. — Я давно уже не испытываю к тебе ненависти и раскаиваюсь в том, что мучил невинного вампира в то время как виноватые посмеивались, радуясь, что благополучно ушли от расправы. Я всё время хотел поговорить с тобой, наладить хоть какие-то нормальные как у людей отношения, раз уж судьба нас свела вместе, но всё время что-то мешало: твоя отстранённая надменность, мой стыд, нелепые подозрения, женщина, которая, отвергнув меня, бросилась в твои объятия.