– Вы в деревне главный, да? – Мужик неловко поклонился, подчиняясь уверенным интонациям. – Меня зовите госпожой Корреш, а вас как величать, уважаемый?

– Довлатом родители нарекли, госпожа. – Сразу видно, что к обходительному обращению товарищ непривычен, но вежливость мою оценил и даже приосанился.

– Здравствуйте, Довлат, все ли удалось собрать по списку? Показывайте и сразу называйте цену. Обсудим. – Эта фраза деревенского голову приободрила изрядно. Я его понимала: в последние годы в деревне брали не спросясь.

С телеги откинули укрывную парусину, торг начался. Яростный и азартный. Довлат простаком не был, но за эту поставку я платила из казны, а потому цену сбивала, можно сказать, безбожно. Если бы покупала на свои, заплатила бы не чинясь, а тут… Деревенским все равно живую копейку взять негде, а я покупать у них буду теперь регулярно. За те деньги, которые пытался выторговать Довлат, я затарюсь в соседней деревне, и с прибытком. Всего-то четыре часа пути, как мне известно от солдатиков. Лошадь у меня скоро будет. Это я так, мимоходом, упомянула. Толковый в этой деревне голова, намек быстро понял.

Юттимова зазноба, видя, что на ее выходку и на нее саму реагировать никто не собирается, попыталась прошмыгнуть в дверь, но была оперативно перехвачена, стоило ей на три шага удалиться от телеги.

Солдатик, имя которого я еще не запомнила, но приметила одним из первых. Тот самый, который пытался обидеть Дораша. Он преданно ловил мой взгляд, демонстрируя истовую готовность не пущать. Подмигни я с угрозой — и тетёхе не поздоровится.

– Сбегай за магистром, дружок, – приняла я молчаливые извинения за былую дурость. – Передай: гостья к нему. И дежурному наряду скажи, что разгружать пора. Хорошо?

Часть32

– Ваша милость, ваша милость! – Вопль давешнего солдатика сбил все подсчеты. – Я вам плащик принес, госпожа Сара попросила. А магистра я позвал, господин велел обождать, у него спиримент, во!

Плащик – это хорошо! На крепостном дворе хоть и затишек, но по-мартовски холодно. Как раз пора вернуть разгоряченному Байдану его китель, а то застужу ценного кадра. Надо уже удобный жакетик Ниттиной работы в кибитке найти. Сегодня они с Варнаей должны получить мой письменный крик души. Согласятся ли помочь? Поручений-то немерено, а времени – пока степняки в обратный путь не соберутся. Это пара дней. И три дня на дорогу. Эх, хуже нет, чем ждать и догонять.

А деревенская красотка таращилась. Нет, не так – жрала меня глазами. Это принесло мимолетное, но острое удовольствие. Не могла она не разглядеть, что под стареньким кителем и затрапезным фартуком – невиданный шелк, самоцветами расшитый (туника рушей куда удобнее творения королевской модистки, да-да). Дошло до голубушки, что Канифа ее все-таки обманула насчет статуса приезжей кухарки. Или она сама с удовольствием обманулась. А тут вдруг и плащ дорогой, и «ваша милость», и служивые слушаются, охотно перетаскивая тяжелое, куда укажу. Обломинго прилетело и накакало. В душе ворохнулось жгучее удовлетворение пополам со стыдом: соперничать с этой недалекой молодкой — все равно что с детьми воевать. Сосредоточься, Нина! И ревность пустую попридержи, взрослая уже.

– Это все, что удалось собрать по деревне. – Довлат вернул меня в действительность, кивая на два изрядных лукошка с яйцами, перестеленными соломкой. И злорадную усмешку в усы прячет, косясь на попутчицу.

А мне уже все равно, потому что под складкой откинутой парусины пламенел бочок крупной тыквы. Спрятать радость от находки было труднее, чем лицо перед аристократами держать. Показать деревенскому хитровану, что я готова зикать в припрыжку с воплем «асса», как Тося Кислицына, никак нельзя: бюджет не резиновый, а в списке гарбузов не было, значит, деревенские их положили по собственной инициативе. Йе-ху! В детстве я этот продукт на дух не переносила – мутило от одного запаха тыквенного кулеша, а сейчас обрадовалась. Ура! Уж теперь я знаю, с каким гостинцем в степь поеду и чем буду баловать детишек гордых степнячек. И братьев, конечно! Главное – цену сбить. Играть в такие игры с милейшим Довлатом неприятно, но что поделать: курица под себя гребет, если она нормальная. А я нормальная, потому изо всех сил делала постную мину, когда деревенский голова пытался втюхать гарбузы по цене капусты. А то я не знаю, чего стоит капусту вырастить и как тыква растет, ага.

Клуша и хомяк во мне в кои-то веки не ссорились, а дружно предавались экстазу скопидомства: такое богатство, такое богатство! Одни только яйца и молоко чего стоят! А чесночная коса! А десяток уже ощипанных куриных тушек! О-о!

И этот сладостный настрой мне испортили! Мессалина радостным возгласом оповестила всех о появлении магистра Юттима. Иначе я и не заметила бы, а так – машинально обернулась, а раз обернулась, то и понаблюдать за спектаклем не откажусь, еще чего! Наверное, я плохая, но очевидное смущение и недовольство магистра доставило неожиданное удовольствие. Маг что-то сурово говорил активно кокетничающей селянке, это «что-то» ей очень не нравилось, но не мешало пытаться прильнуть к плечу или хотя бы за локоть ухватиться. Витто не позволял, не допуская при этом откровенной грубости. Уважаю.

– Вот дурищ-ща настырная, вот позорище-то сестрино, – Довлат досадливо поморщился, встопорщив усы, – лезет и лезет. А зачем ему? Он человек достойный, от сестры к сестре метаться не станет. Дана покрасивше ентой вертихвостки будет. Вы не серчайте, ваша милость, на бабу глупую. Не смог я нынче от нее отвязаться, а уж как брать не хотел! Да и то, магистр давненько в деревне не бывал, харч не закупал. Так Занка смолой прилипла, дескать, услужу господину магу, монетку заработаю.

Деревенскому голове откровенно хотелось посплетничать, да не с руки: Зана притащила Юттима к телеге, показывать, какого вкусного и свежего продукта привезла. А я все гадала, что в этом таинственном плетеном коробе, до которого у Довлата все никак очередь не дойдет. Не то чтобы интересно, но уж больно короб хорош, сразу видно, мастером сделан. Новый совсем, добротный, плетение ровненькое-ровненькое, затейливое. Даже художественное.