– Великий дурень из рода осло! – выкрикнула она в сердцах, увидев, как отключился Геллан.

Она умела быть безжалостной. Расправляла руками онемевшие и несчастные подобия крыльев, растирала их, понимая, какую боль чувствует сейчас Геллан.

– Нужно восстанавливать кровообращение, – отмахнулась она от Дары. Девчонка пыталась её оттащить – наивная.

– Ему больно! – пыхтела Небесная и с настойчивостью боевого пёсоглава отпихивала Россины руки.

– Конечно, больно, – соглашалась она и продолжала осторожно массировать, заодно ощупывая чуткими пальцами суставы и хрящи, стараясь запомнить, как устроено здоровое крыло, и понять, насколько повреждено изуродованное.

Пока Росса ходила за мазями, Геллан очнулся. Сидел бледный, с испариной на лбу и висках.

– Больше не пугай так, ладно? – просила Небесная, а упрямый стакер улыбался девчонке слабо, но с нежностью.

Росса прятала глаза и сдерживала губы, что так и норовили расползтись по лицу широко и радостно. Когда этот древний потомок осло не контролировал себя, становились слишком очевидными некоторые вещи. Как ни таись, а они вылезают рано или поздно.

– Да куда ему пугать, милейшая Небесная? – Барк сидел рядом и философским спокойствием на лице. – Сказано в великих книгах: «Черви, рождённые в тверди, летать не мечтают». Но дай им крылья – кто знает, куда их потянет шаракан? Или подтолкнёт. Шараканы – они такие. Желая зла, порой творят добро.

– Сам ты червь, – огрызнулась Дара, – тебе бы только ковыряться в ранах. Ценитель душ выискался.

Барк хохочет. Его временами сложно пронять. Философия помогает ему проще смотреть на многие вещи.

– Помогай, – пригласила Росса девчонку присоединиться. Так и польза от неё будет, и Геллану меньше неловкости и смущения. – Вначале смазываем вот этим составом – смягчаем кожу. Смотри, потрескалась и шелушится, вон, кое-где даже ранки появились. Это ж надо так над собой издеваться.

Она не сдерживала раздражения – бубнила и вычитывала, пока растирала в ладонях мягкую жирную мазь. Видела, как невольно вздрагивает Геллан от прикосновений. От Дариных – явственнее. И дело не в истончившейся коже и болевых ощущениях. Чувствует её, как себя.

– Теперь этим, – протянула очередную банку. – Лучший обезболивающий состав. На время, но боль уйдёт.

Неподалёку Иранна командует – срочно расшивает одежду Геллана.

– Лучше это сделать сразу, – сказала она, отвечая на молчаливый вопрос в глазах Россы. – Чтобы не передумал. Давно подбивала его на что-то подобное, но мои слова против давления толпы – ничто. Слишком много упрямства.

Лучше всех орудует иглой маленькая Мила. Ей нравится то, чем она сейчас занимается. Улыбка не сходит с губ. Кажется, девочка даже напевает под нос. Судя по всему, многие дождались великого события, перелома мировоззрения.

– Тебе не противно? – глухо спрашивает Геллан. И Росса понимает: этот вопрос не к ней, битой жизнью женщине, что повидала на своём веку всякого.

Дара останавливается. Пальцы замирают на миг. Затем девчонка уверенным движением втирает мазь и, переместившись, заглядывает Геллану в глаза.

– Нет, – отвечает прямо. Правильная тактика. Такие вещи лучше говорить в лицо, чтобы не оставалось недомолвок, чтобы читались все эмоции. – Они очень нежные и слабые сейчас, наверное. И они большие, Геллан. Я жалею, что мы раньше не заставили тебя сделать это. Просто ужас. Как ты терпел? Как терпели твои крылья?

– Они – часть меня, ты же знаешь.

Кажется, кто-то смущается. Вечер откровений – не иначе.

– Тебе не холодно? – беспокоится Небесная. Очень хорошо, что она хлопочет и отвлекает. Под их разговор лучше всего работается. Пальцы знают своё дело. Росса закрыла глаза, чтобы лучше почувствовать внутри себя строение крыла, увидеть, как в нём пульсирует жизнь, течёт кровь, завязываются в узлы нервы.

Открыв глаза, замечает, как притихли люди у костра. Ловит вопросительный взгляд Дары.

– Не всё так плохо, – улыбается ободряюще и не находит сил сказать, что вряд ли крыло когда-нибудь восстановится полностью. Лучше промолчать. Убить надежду легко, поэтому пусть уж лучше будет ожидание, чем жестокий приговор.

Дара

Переполох с Геллановыми крыльями знатный получился. До глубокой ночи одежду перешивали, ещё раз полировали потрескавшуюся и израненную кожу всякими мазями. Странные крылья, как у летучих мышей. Огромные, как оказалось. Как он их прятал всё это время – удивительно.

Я кляла себя за безразличие. Привыкла, что он их прячет, не обращала внимания, забыла даже. Будто их и не существовало вовсе. И если бы не Барк, ещё неизвестно, чем бы всё закончилось.

Такой огромный путь и такие неудобства. А он молчал и терпел. Геллан – одним словом. Только он мог, заботясь обо всех, забывать о себе и не выпячивать собственные проблемы. Да и мы хороши.

Я сразу поняла, что Росса недоговаривает. По напряжению в голосе, по слишком бодрой улыбке. Улучшила момент, чтобы прижать её. Ночью, когда все спать отправились.