Шрифт:
– Ну так сочини чужую, - посоветовал Алоиз.
– Это потом. Сначала надо сочинить свою.
– Тут дело нехитрое!
– воскликнул Алоиз.
– Ты никогда не поёшь после мороженого, ты поёшь после клевера, морковки или булочек с салатом.
И они пошли за булочками. Но все булочки были проданы, их раскупили дети, уезжавшие на каникулы, и Алоиз с Леокадией шли все дальше и дальше. Но вот они очутились у киоска на краю Горелого лесочка и купили там по две булочки, по два пучка салата и решили съесть все это тут же, не сходя с места.
– Что это?
– воскликнула вдруг Леокадия и повела ушами.
Из глубины Горелого лесочка до них донеслась тихая, но веселая музыка, словно кто-то вдали крутил ручку старой шарманки.
– Пошли туда!
– вскричала Леокадия.
Но тут же добавила:
– Конечно, после того, как я сочиню песенку!
И со злости съела две булочки сразу.
– Сочинила?
– спросил Алоиз.
– У тебя нет морковки?
– поинтересовалась Леокадия.
Алоиз быстро отыскал в кармане морковку, а Леокадия быстро ее съела.
– Сочинила?
– снова спросил Алоиз.
– Может, эта морковь была некачественная?
– засомневалась Леокадия.
А потом снова повела ушами и воскликнула:
– Карусель!
– Не хватает рифмы?
– спросил Алоиз.
– Рифму мы придумаем. Стелька, каруселька...
– Карусель!
– повторила Леокадия.
И помчалась вглубь Горелого лесочка. Алоиз побежал за ней следом. И в самом деле, в глубине они увидели две карусели, чертово колесо и множество людей, которые смеялись и громко разговаривали. Но веселая музыка все равно заглушала их голоса.
– Два билета!
– крикнул Алоиз кассирше.
И не успел он заплатить, как Леокадия взлетела вверх и заняла место в голубой лодке. Ее широко распростертые крылья напоминали два серебряных паруса.
– Но-о! Но-о, карусель!
– кричала Леокадия.
– НО-О, КАРУСЕЛЬ!
А потом они вместе катались на чертовом колесе и уж тут Леокадия была начеку, опасаясь, как бы не оказаться вверх ногами. Но, в конце концов, и у нее закружилась голова.
– Скажи, Алоиз, это на небе звезды зажглись или у меня искры из глаз сыплются? Если так, то мне уж незачем взлетать к звездам.
И они рванули в город, то едва касаясь булыжной мостовой, то так сильно ударяясь об нее копытами, что вспыхивали цветные огни. И хотя ни шоколадного мороженого со взбитыми сливками, ни булочек, ни даже самой захудалой морковки не было и в помине, Леокадия вдруг ни с того, ни с сего, а может потому что пошел дождь, запела песенку о себе:
Ты прекрасна под дождем, Леокадия,
В твоих смуглых ушах блестят сережки,
Ты сверкаешь в ночи, словно радуга,
И звенят твои железные застежки.
А когда по мостовой шагаешь.
Искорки ночные - зажигаешь!
– Тебе нравится, Алоиз?
– Ну, уж нет. Во-первых, у тебя давно никакой сбруи нет, нет железных застежек. А во-вторых, я бы постеснялся так хвастаться.
– Потому что у тебя нет таких смуглых ушей, - пренебрежительно фыркнула Леокадия.
– И нет поющих подков. И ты не можешь говорить о себе, потому что ты не Поэт.
– И слава Богу!
– пробормотал Алоиз. Но на самом деле он от души радовался тому что Леокадия снова может петь.
ЛЕОКАДИЯ И ПРИНУЖДЕНИЕ
– Я не поэтесса, - повторяла Леокадия.
Она повторяла это каждое утро перед первым завтраком и только так могла заставить себя сочинять Настоящие Песни, потому что больше не хотела перегрызать решетки: ей жаль было своих зубов. Алоиз записывал песенки на красивой голубой бумаге, которую они брали в долг в маленькой лавочке на Старом рынке, а потом бежали вдвоем в редакцию "Стихотворной газеты" и продавали новую песенку Главному Редактору.
– Новая песенка на красивой голубой бумаге?
– радовался Главный Редактор.
– Поздравляю вас, господин Алоиз. Я ведь знаю, что это вы ее написали.
– У Леокадии нет очков, - объяснял Алоиз.
– Но песенки сочиняет она.
– Реклама, реклама, дорогой Алоиз, - говорил Главный Редактор.
– Я в это не верю. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы обыкновенный крылатый конь что-то сочинял.
Но каждый раз помещал новую песенку в специальной рубрике под названием "ИЗ ТАЙНИКА ЛЕОКАДИИ".
– Это не мой тайник, где спрятана РАДОСТЬ, - говорила Леокадия. Это тайник, в котором хранится ПРИНУЖДЕНИЕ: ведь я сочиняю из-под палки.