– Кто-то умер?
– спросила Леокадия.

– Нет, это я купил новый костюм, в честь своего Пегаса, на те деньги, которые мне заплатили за стихи о тебе.

О, Муза музыкальная, в моем мозгу...

– Замолчи, пожалуйста, - попросила Леокадия.
– Я с утра еще ничего не ела.

– Ничего удивительного, бар на Можжевеловой пока закрыт, и я тоже еще ничего не пил, - отвечал Поэт.

Тогда Леокадия и Алоиз пригласили его на завтрак в диетическую столовую возле Старой площади. Но Поэт сидел за столом с недовольным видом.

– Пегас в молоке...
– говорил он, подняв вверх стакан с молоком. Тебя почти не видно...

– Это не Пегас, а муха, - возразил Алоиз.
– Выньте ее и дело с концом.

– Музицируй для меня как муха...
– продекламировал Поэт и выпил молоко вместе с мухой.
– О чем ты сейчас думаешь, Леокадия?

– О том, что придется отпустить длинный хвост. В этом году и правда жутко много мух.

– Я буду тебе его расчесывать. Хорошо? И перья тоже. Поэт должен заботиться о своем Пегасе.

Но Поэт вовсе не умел заботиться о Пегасе, во всяком случае о его перьях. Он безжалостно драл и вырывал их, так что вокруг было белым бело от пуха, а прохожие, очутившиеся на Шестиконном сквере, удивлялись:

– Смотрите, снег! Снег в июне!

– Ну ничего, все эти перья я соберу и каждым напишу НАСТОЯЩЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ.

– Ну уж нет, клянусь оглоблей, я на это не согласна! рассердилась Леокадия.
– Лучше перестань меня расчесывать.

И все же ей нравилось, что Поэт сочиняет в ее честь стихи и носит галстук-бабочку.

– Видишь, Алоиз, а ты ради меня ничего не носил!

– Ради тебя я ношу бороду. Но для такой глупой кобылы как ты, не стоило стараться.

– Пегас это не кобыла!
– воскликнул Поэт.

– Конечно, нет!
– согласилась Леокадия.
– Пегас это Муза. А Муза это я.

И отправилась с Поэтом на Можжевеловую в маленький прокуренный бар.

– Мы сейчас взлетим под облака и я напишу мое первое Настоящее Стихотворение и стану Настоящим Поэтом.

– Ничего не выйдет, - сказала Леокадия.
– На небе ни единого облачка.

– Тогда выпей со мной и мы перейдем на ВЫ.

Они выпили вина, чтобы перейти на ВЫ, а потом за то, чтобы перейти на ТЫ, а потом опять на ВЫ, и опять на ТЫ, а после этого Леокадия взлетела под потолок и запела Настоящую Песенку:

Неужто вам коней не жаль?

Мы были так дружны.

Возили вас в любую даль,

А нынче не нужны.

Не встретишь нигде боевых рысаков,

Отправлены дрожки в сарай,

Не слышно веселого стука подков,

Лишь громко грохочет трамвай!

Но старая песня как прежде жива.

А в ней есть такие слова:

Берегите лошадок!

Старых кляч, скакунов!

Пусть всегда раздается

Звонкий цокот подков!

Потом Леокадия спустилась вниз, к столику, за которым сидел Поэт, и вздохнула:

– Дурацкая песенка!

Но все посетители бара на Можжевеловой хлопали в ладоши и пели:

Берегите лошадок!

Старых кляч, скакунов!

Пусть всегда раздается

Звонкий цокот подков!

– Ты очень красиво летала!
– похвалил Поэт.

– Меня вечно хвалят не за то!
– разрыдалась Леокадия.
– Когда я пою - за полеты, а когда летаю - за то, что я ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА.

ЛЕОКАДИЯ И БЛАГОДАРНОСТЬ

А потом песенка Леокадии вырвалась из маленького прокуренного бара и ее стала распевать вся Столица, от Горелого Лесочка до Старомельничной площади, а громче всего ее пели в центре города, у фонтана перед Ратушей.

– Это, конечно, написал Поэт!
– восклицали Отцы Города.

А Поэт все еще сидел с Леокадией в маленьком прокуренном баре на Можжевеловой.

– Есть тут Настоящий Поэт?
– спросил самый Главный Отец Города, появившись в дверях бара.

– Есть! Это я!
– отозвался Поэт.

– Это вы написали Настоящую Песенку?

– Разумеется, - отвечал Поэт.
– У меня ведь теперь свой собственный Пегас.

– А теперь вы пойдете со мной в Настоящую Тюрьму, но только уже без Пегаса, потому что такие песенки сочинять нельзя.

И Поэта повели в тюрьму. Впереди шел Поэт в оковах, за ним - двое Стражников, за ними - самый Главный Отец Города, а позади всех, опустив голову, ступала Леокадия.