– «Хитрый ход» – спецоперация по поимке преступника на живца, – подался в разъяснения отец.

Андрей Андреевич демонстративно вывернул к Вадиму запястье своей правой руки – на прочной серебряной цепочке тонкая чёрная флешка. На таких носителях отец хранил важную для себя лично и работы информацию: в основном собственноручно разработанные операции по поимке преступников, тут же в отдельных папках закреплял выводы, отрабатывал ошибки, отмечал победы. Флешку всегда носил с собой, никому не отдавал. Не доверял, может. Флешку прикрывал со спины жетон в цвет цепочки. Вместе они синхронно болтались на руке отца, иногда напоминая о себе тихим звяканьем. На жетоне строгими правильными буквами было отчеканено: «Андрей Верес». Ну, без этого никуда. Как это отец, и про себя не напомнит, кто он есть. Тут любому из его круга без долгих прелюдий понятно было, с кем имеют дело. Умел отец себя презентовать без лишних слов, точно знал, что, когда и кому именно предъявлять.

Вадима самолюбие отца раздражало.

– Это, когда вы, спецы, цинично подставляете ничего не подозревающего бедолагу, чтобы поймать преступника, – колко набросал Вадим в сторону отца своего неудержимого мнения. – И поймаете, безусловно, и будете поощрены. Только цена вашего триумфа – жизнь подставленного.

– Это, когда мы, спецы, с помощью грамотно разработанной, продуманной и утверждённой спецоперации, спасаем жизнь, тому бедолаге, что сам лично соглашается подставиться, – терпеливо разъяснял отец, расширял представления Вадима о собственной необходимости на службе, обобщал и по полочкам раскладывал. – Мы прикрываем и отбиваем, если требуется. И поймаем, ты прав. Это многолетний опыт, навыки, умение, сын. Это «Хитрый ход».

– Хитрый здесь ты, папа, – остро щетинился Вадим, не принимая систематизацию отца.

– Всё сказал?! – строго спросил Андрей Андреевич, смерив сына холодным взглядом. Сам же за Вадима сухо ответил: – Всё. Разговор окончен.

Громкие слова сына мгновенно сжались в тихое недовольное сопение, тонкое общение отец-сын не выдержало плотного давления обоих и оборвалось. Ложная мягкость отца отступила. Сейчас могло и полыхнуть. Вадим промолчал, больше на отца не смотрел. Обещал ведь маме? Обещал. Отвернулся к окну.

Отец же не молчал больше, загорелось в нём обычное нудное планирование светлого будущего для сына. Завёл он знакомую песню об образовании. Вот Вадим уже в десятом. Через десять минут в одиннадцатом. Ещё немного, экзамены и выпускной, институт.

К стеклу с улицы прилипали капли дождя. Круглые, прозрачные они криво стекали вниз. Машину потряхивало, а капли кривило. Отца же несло всё дальше и дальше. И вот уже дошли до званий, которые Вадим непременно получит, если больше, чем чуть-чуть постарается и поднапряжётся.

Мимо с шумом проскочила грузовая фура с надписью «Спелые решения» и огромными тремя красными яблоками на белом боку, забрызганном грязью. Следом ещё одна, копия первой. Вадим носом уперся в прохладное стекло. Яблоки. Разве может рефрижератор везти яблоки. Мороженные, если только. Позади третья. Он в зеркало заднего вида наблюдал. Не спешил третий «Спелый» со своими промёрзшими яблоками за коллегами. Смешно, глупо как-то всё, он улыбнулся сам себе.

– Смешно тебе, Вадим? Со мной не поделишься? Вместе посмеёмся, – хмыкнул отец.

– Пап, что такое «Спелы решения»? – задумчиво протянул Вадим, медленно потирая запотевшее стекло пассажирской двери.

– Что ты сказал? – напряжённо выдохнул отец.

Фуру, что позади, стало медленно неуправляемо разворачивать поперёк трассы. Вадим не сразу понял, что это не умелый манёвр водителя с яблоками, а потеря управления. Завертело «Спелого», что плёлся за спиной, гудел он там настойчиво, истерил, выл, звал на помощь.

Запоздало для себя самого, Вадим осознал, что наблюдает всё происходящее не в боковое зеркало, а в слепое, с которого чёрная ткань сползла, и яркую картинку сейчас показывали.

Он на отца испуганно глянул, а тот рывком по тормозам. Визг мерзкий, лязг. Дёрнуло резко. Ремень безопасности больно откинул Вадима назад, прилепив к сиденью. Остановились. Успел, успел вовремя отец среагировать. Впереди внезапно остановилась вторая яблочная фура, со скрежетом снеся машину перед собой. Переглянулись с отцом. Тот нервным движением рук стал лицо растирать. Вадим с облегчением выдохнул, крепко обнял облезлое зеркало и прижал его к себе. И тут же его окатило ужасом: неуправляемый грузовик позади них, а не перед ними!

– Папа, он за нами! – громко выкрикнул Вадим, как последовал мощный толчок сзади, неуправляемый бросок вперёд, скрип, дерущий голову, скрежет металла. Удар.

Холод. Ледяной дождь рывками захлёстывал в разбитое лобовое стекло и колко бил Вадима по лицу. Стеклянное крошево того самого стекла небрежно развалилось на бардачке напротив, прилипло к одежде, зудело в волосах, кололось на лице и губах, забилось в нос и рот, мешая дышать. Ремень безопасности туго вдавливал Вадима в сиденье позади, душил, резал грудь. Он непослушными пальцами старался нащупать кнопку внизу, освободиться, вывернуться, вырваться на воздух, но не справлялся, соскальзывал, перепачканный склизкой жижей. Другой рукой прижимал к себе слепое зеркало. Отец просил просто подержать, и он подержит, сколько сможет. Ног не чувствовал совсем. С каждой секундой видел всё хуже, словно краски вокруг выкачивали в неизвестность, а взамен внутрь машины, где они с отцом сидели, медленно вливали ночную вязкую черноту, всё глубже и глубже вдавливая Вадима в липкую темноту. Не позволяли ему поднять голову, дёрнуться вверх, рвануть, что сил было, вынырнуть и сделать глоток спасительного воздуха.