Вадим с опаской осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости того, что с яблоками во лбу, зябко повёл плечами, оглянулся на друзей, и вместе прошли пешеходный.

Окна, окна, их много, они разные. Легкодоступные у самой земли, заляпанные грязью по самые верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Они жалобно кидались в ноги к равнодушно проходящим мимо людям, словно хозяина нового доброго искали, чтоб приютил их, отмыл, очистил, отогрел. В ответ натыкались на безразличие брезгливых взглядов. Прохожие дальше шли, окна же оставались в безысходности своей кислой полуподвальной жизни и возвращались в молчаливое одиночество.

Другие окна слыли недоступными. Гордые, они стальными подоконниками важно задирали носы кверху, жеманничали перед пешеходами искрящимися чистотой стеклами, белизной отделки, стильными шторами или модными расцветками жалюзи внутри. Им внимание чужаков не требовалось. Они зазывали в гости статусных горожан, своим идеальным фасадом презентуя наполненную жизнь. Не для всех окна такие, не каждому покажутся, сменив гордость на добрые открытые объятия и гостеприимство, не до каждого снизойдут. И жизнь, насыщенная красками, не всем полагается. Заслужить её нужно, дослужиться, как отец говорил.

Вадим устало вздохнул: «К кому обратиться, пап, кто не откажет, кто впустит? Ты-то точно знал, не ошибся бы. И мне подсказал бы, верно? А я прямо сейчас стою тут один посреди сырой улицы и всё никак не решаюсь выбрать собеседника. Время уходит, пап. Время…»

Постоял ещё минутку, понуро глядя на собственное унылое отражение в гордом окне, собрался обратно в уверенного и решительного Вадима Вереса, стряхнул с макушки мелкие капли дождя и прилипчивую хандру, взбодрился, оглянулся на друзей, которые зябко ежились позади. Не один он, а втроём сейчас остались посреди стылой улицы, лениво утопавшей в мокрых сумерках. Одиноко вокруг и безлюдно.

Воспользовался шатким уединением, он направился к ближайшему недотроге. Подскажет, если видело. Здесь от статуса не зависело ничего. Внутри одинаково устроены все те, кто отражают. Там просто всё, без внешней мишуры, без званий и заслуг. Видели, покажут, плату возьмут и обратно выпустят. Не видели, промолчат бесплатно. У Вадима так с отражениями отношения построены: взаимовыгодное использование друг друга без причинения вреда и физических увечий. Погрешности случаются, но незначительные и не губительные для обеих сторон. Промахи он списывал на своё неумелое, порой, обращение с отражениями. Поражениями никогда надолго не пропитывался, разрешал сам себе ошибаться иногда. Минусы допускались изредка, но сегодня отрицательные зашкаливали, придавливая безысходностью.

Он осторожно дотронулся пальцами до стекла. Пыль и иссохшие капли грязного дождя мгновенно прилипли к руке, всосались в кожу, скрипя на скользком окне. Вадим забеспокоился:

– Ну, давай же, давай. Покажи мне, что Кирилл видел последним. Впусти.

Показали быстро, но не качественно. Мутная картинка: силуэт человека, которого нельзя было разглядеть. Лишь две упёршиеся в стекло размытые ладони. Платы сейчас не взяли, руки только испачкал о стекло, что ноябрь отметил отборной сыростью вперемешку с пылью стынущего города. Видно, отражения скидку сделали за низкопробное изображение, уценив подсказку. Вадим выиграл только и чуть сэкономил самого себя.

– Вадим, тебя не смущает, что на нас с нескрываемым любопытством оглядываются прохожие, – тихо сказала Алиса, осторожно дотронувшись до его пальцев на стекле.

Вадим нервно выгнул запястье своей руки вверх. Алиса осталась на месте и её пальцы тоже. Он впился взглядом в её руку – нарушает его личное пространство. Личное, значит, собственное. Смотрел на Алиску хмуро. Захотелось наплескать новых колкостей, но ведь было уже сегодня: нахлебались друзья горячего от него, и самому кипятку досталось. Он тут же провалился обратно в стекло, равнодушно ответив Алисе:

– Нет, не смущает. Мне нет до них никакого дела.

– Другого ответа от тебя, Вадим, я даже и не ожидал услышать, – рассмеялся Артём, который, упираясь плечом в кирпичную стену, стоял у окна рядом с ним.

– Покажи куда, – нервно прошипел Вадим, уткнувшись носом в стекло и не обращая больше внимания на друзей. Только отражение, только неполноценное изображение. – Впусти.

Чья-то рука бесцеремонно легко легла Вадиму на плечо. Да, что ж такое сегодня. Замер на месте и помялся плечами. Не Алиса, сразу понял. Он медленно повернул голову и увидел морщинистую женскую руку, длинные глянцевые красные ногти. Тут же скривился в порыве накатившей волны отвращения и тошноты, рывком вывернулся, брезгливо скинув с себя чужие пальцы, и отшатнулся к стене.

Перед ним незнакомая женщина преклонных лет, которые совершенно не мешали ей выглядеть эпатажно: яркий макияж и маникюр, синее платье чуть ниже колен, короткая красная кожаная куртка поверх, красные лакированные туфли, такого же цвета небольшая шляпка и красный набалдашник на тонкой трости в руках.

Вадим обернулся к друзьям: Артём стоял чуть ближе, напряжённо сверля неизвестную женщину взглядом. Алиса позади него уткнулась носом ему в спину, согревала тихим теплом, недоверчиво выглядывая из-за его плеча.