– Папа… – прохрипел Вадим, не видя ничего вокруг себя. – Папа…

Никто не отвечал из толщи черноты, которая перерождалась вокруг Вадима в плотное удушье. Что-то мешало дышать. Что?..

После для Вадима было всё как в тумане, во сне, не с ним, а с кем-то другим. Скорая. Видел уже, понимал, остро чувствовал боль, цвета различал и запахи. Пошевелиться не мог. Врачи, врачи, что-то говорили ему, что-то спрашивали и спорили, куда-то везли. Трясло сильно. Проваливался в ничего и возвращался в невыносимое больно. Видел над собой белый потолок и лампы. Лампы мелькали, светили в глаза и давили до тошноты, до исступления.

«Папа, где же папа? Вместе же были…»

Снова ничего, только осколки зеркал, так много тошных осколков. Грязные они, осколки эти, неухоженные, старые. Поломал их кто-то на куски и за ненадобностью выбросил. Бесполезными они стали и неживыми, как и сам Вадим.

Снова белый потолок, только уже более ясно и чётко. Он смог повернуть голову набок, с большим усилием, тяжело и больно, но смог. Двухместная палата. И рядом сидит он – директор Павел Петрович Фрей. Ему зеркало подарить нужно было. Где же?.. Где?.. Зеркало, где это зеркало? Дрожащими руками Вадим пытался сам себя ощупывать, но выходила бесполезная возня. Он же отцу обещал. Где?..

И мама, не узнал он её сразу. Осунувшееся лицо, подрагивающие губы и подбородок, безжизненные пустые глаза.

Мама, мамочка, что с тобой такое случилось или не с тобой? Плоток чёрный ажурный на голове, и сама почернела.

В голове Вадима тысячи мыслей, путались, догоняли одна другую и спорили. Спросить силился, что происходит-то, где он, что с ним, где папа, не выходило: голос пропал, забрал его кто-то, и назад не вернул. Может, потерял в той жирной черноте, когда не мог выбраться из машины. Где теперь искать, если сейчас свет? Может, он умер? Нет, не может быть. Нужно собраться. Хотя бы попытаться.

Снова ничего, только зеркала, расколотые зеркала – туго давят на Вадима гладкие стеклянные поверхности без отражений. Ну, покажите хоть что-то или выпустите обратно к живым. Отпустите!

Холодная стена, выкрашенная до потолка в голубую бледность, рыхлая неудобная подушка под головой, жёсткий матрац под спиной, тонкое одеяло, под которым не согреться. Вадиму холодно. Пальцы рук его до боли сжаты в кулаки.

– Выжил… – эхом неслось совсем рядом, словно в тумане.

Чьи-то руки осторожно повернули голову Вадима на бок, и наружу из него неуправляемо вырвался мучительный болезненный, не стон даже, выдох.

– Мама… – просипел Вадим. Странно так, не своим голосом, нет. А чьим же тогда?..

Мама расплакалась, спряталась в тонкой дрожащей ладошке, чтобы Вадим её слёз не видел, другой осторожно по волосам сына гладила, по лицу, по плечу. Всхлипывала, тихо выла сквозь пальцы, жмурилась, а солёные капли градом катились из глаз. Жутко так и горько. Страшнее ни до, ни после он ничего не слышал и не видел.

– С возвращением, Вадим, – спокойно произнёс Фрей, стоявший рядом с мамой, чуть подёрнув губами в подобии улыбки. Вышло тяжко и тошно.

– Что… что со мной?.. – еле слышно протянул Вадим. – Где я?..

– Ты выжил, сынок, – срывающийся голос мамы, её дрожащие руки на лбу Вадима.

– Папа, где?..

– Ты выжил, – не переставая плакать, повторяла мама, словно не слышала вопроса сына. – Ты выжил, Вадим.

Выжил только Вадим.

– Вадим?! – воспалённый голос Артёма рядом. – Что с тобой, Вадим?! Где ты?!

Вадим, давясь, проглотил порцию мёрзлого ветра, который нервным порывом ударил в лицо. Он задохнулся, поперхнулся, попытался откашляться, снова вдохнуть, но не получалось. Уткнулся лбом в мокрый бетон, обхватив шею руками, надеясь вспомнить, как дышать. Сипение вместо дыхания, хрип какой-то, дрожь мелкая-мелкая во всём теле. Плюхнулся плашмя на живот, мелко вздрагивая и всхлипывая. Ему не было больно, нет, он не мог вдохнуть. Изнемогая, завалился на бок.

Рядом осколок старого зеркала. Это оно всё, мстит людям за предательство, отыгрывается на глупом смельчаке, стремится навсегда запереть его в отражении. Вадим протянул к зеркалу дрожащую руку, из последних сил требовательно прохрипел:

– Отпусти!

Тут же вдохнул больно и сильнее зашёлся ломким кашлем. Со стоном выдохнув, перевернулся на спину и раскинул руки в стороны. Он устало смотрел в тяжёлое небо. Воздух холодный и колкий, бетон жёсткий и кривой. Отпустили его, и на том спасибо. Полежал так ещё немного, подышал. Сосредоточился: над ним Артём, взъерошенный весь, глаза ошарашенные. Артём стоял вполоборота, придерживая рукой Алису, чтоб та не подходила близко к нему.

– Боитесь меня?! – в одном порыве приподнявшись и, наконец, сев, едко выговорил друзьям Вадим.

– Вовсе, нет! – хмуро заявила Алиса, подпрыгнув из-за плеча брата.

– Это… это сейчас, что с тобой такое было, Вадим? – неуверенно протянул Артём.

– Поговорили мы, – горько прыснул Вадим, медленно поднимаясь, отряхиваясь, продолжая глубоко вдыхать-выдыхать.

– С кем? – не понимал Артём, оглядываясь на сестру.

– Вот с ним, Артём! – накалился Вадим, зло бросив рукой в сторону осколка у стены. – Ты, сам, как думаешь, с кем?!