– Оставайся здесь.

Лафайет прополз между кустов и обогнул посадку карликовых кедров. Звуки доносились откуда-то из зарослей впереди него. Неожиданно громко хрустнула сухая ветка.

– Ты слышала, Пуделия? Что это?
– послышался хриплый шепот. Кусты дрогнули, и из-за них выглянуло лицо с отекшими глазами под челкой волос мышиного цвета. Выпученные голубые глаза уставились прямо на застывшего О'Лири. Затем до его слуха донеслось чертыхание, и голова исчезла.

– Это твой муж!
– прохрипел сдавленный голос.
– Собственной персоной!

Раздался женский визг, а вслед за ним послышался шум убегающих ног. Лафайет облегченно вздохнул и огляделся.

Что-то свешивающееся с куста привлекло его внимание. Это была широкая серая ряса, к подолу которой пристали опавшие листья. А рядом с ней лежала черная атласная подушка, на которой розовыми и желтыми нитками было вышито: "Инчон".

– Господи, - прошептал Лафайет.
– Неужели...

Он ощупал руками землю и наткнулся на что-то мягкое, похожее на маленького пушистого зверька. О'Лири поднес находку к глазам.

– Парик!..

– Лейф, что там происходит?
– раздался за ним шепот Свайнхильд. Откуда ты это взял?

– Он... он лежал здесь.

– А вот и ряса - и моя сорочка.

Свайнхильд схватила находку и прижала к груди.

– Лейф, признайся, что ты знал обо всем этом. Ты меня просто разыгрывал, когда говорил об исполнении желаний.

– Здесь должно быть кое-что еще, - сказал Лафайет, шаря руками по земле.
– Есть!

Он вытащил из-под куста накладной нос с приделанными к нему очками, вставные зубы и усы.

– А вот и панталоны! Как раз такие, о каких я всегда мечтала! восторженно вскрикнула Свайнхильд, хватая что-то прозрачное.

– Лейф, негодник ты этакий!

Она обвила его шею руками и крепко поцеловала.

– Боже мой!
– воскликнул Лафайет, освобождаясь из ее объятий.
– Ко мне вернулись мои прежние способности. Не знаю, почему и как, но...

Он закрыл глаза:

– Наган, а к нему семь патронов.

Он выждал какое-то время, открыл глаза, а затем наклонился и пошарил под деревом.

– Странно.

Он попробовал еще раз:

– Под скамейкой лежит маузер семьсот шестьдесят пятый, автоматический, в черной кожаной кобуре, с запасной обоймой, заряженный.

Он подошел к скамейке и разрыл листву под ней.

– Ничего не понимаю - сначала получилось, а теперь - нет.

– Да брось ты, Лейф. Это была неплохая шутка, но всему свое время - нам пора сматываться. Тебе повезло, что местный повеса вырядился в рясу, отправляясь на свидание к своей милашке. Этот наряд даже лучше, чем солдатская форма.

– Неужели это было простое совпадение, - размышлял вслух Лафайет, запихивая под ремень подушку и примеряя рясу. Затем он надел парик и прикрепил нос. Свайнхильд хихикнула.

– Ну, как я выгляжу?
– Лафайет повернулся.

– Шикарно! Ты похож на менестреля, одного из странствующих братьев.

– Ну что ж, неплохо.

– Да что ты, просто великолепно! Послушай, Лейф, забудь ты об этом герцоге! Ты вполне можешь стать странствующим менестрелем. Мы бы подыскали себе какой-нибудь уютный чердачок, повесили на окно занавески, а на подоконник поставили горшок с геранью и...

– Перестань говорить ерунду, Свайнхильд, - перебил ее Лафайет.
– Герцог Родольфо - моя единственная надежда выбраться из этого злосчастного места.

Свайнхильд схватила его за руку:

– Лейф, не ходи во дворец! Если тебя опять схватят, тебе наверняка крышка. Неужели ты не можешь спокойно жить в Меланже и быть счастливым?

– Счастливым? Меня бьют по голове, бросают в темницу, грозят отрубить голову, а я должен быть счастлив?

– Я... я буду с тобой, Лейф.

– Ну, ну, Свайнхильд, ты добрая девушка, и я ценю твою помощь, но об этом не может быть и речи. Разве ты забыла, что меня ждет жена?

– Да, конечно... Но она где-то там, а я здесь.

Он погладил ее руку:

– Свайнхильд, у тебя все впереди. Я уверен, ты многого добьешься в этом большом городе. Ну, а у меня есть дело посерьезнее, и никто, кроме меня, не сможет его уладить. Прощай, и будь счастлива.

– Может, возьмешь с собой что-нибудь поесть?

И она протянула ему бутылку и остатки колбасы:

– Вдруг тебя опять загребут в каталажку.

– Спасибо, оставь это себе. Я надеюсь, что в следующий раз смогу поесть по-человечески.